Владимир Шаров: По ту сторону истории - [209]

. К своему ужасу, турок наблюдает, как его солагерники достигают такого единения в любви к Вере, что больше не могут обходиться друг без друга. Иностранного врача не слушают, когда он ратует против чрезмерной коммунальности, используя тот же аргумент, что и Лептагов в романе «Мне ли не пожалеть…»: для Бога, который создал Адама, а не народы, «мера человека – один», человек «для Него не меньше целой Вселенной»743. Но в отличие от Клеймана и Лептагова, которые пытаются положить конец этому чувству «народа» в своих подопечных и обособить их друг от друга, чтобы они были готовы к индивидуальному постапокалиптическому бессмертию, далекий от апокалиптизма турок хочет от своих товарищей по лагерю как сплоченности ради выживания, так и индивидуации ради просвещения. Он терпит неудачу, и они не просто выживают в своей «народности» – их клановость достигает такого расцвета, что к ним стремятся примкнуть надзиратели и даже партийные руководители.

Клейман умирает от туберкулеза, не успев осуществить свой грандиозный план по проведению показательного процесса, который бы затмил даже процесс троцкистско-зиновьевского центра и навек положил бы конец культу русской религиозности. Но стоя уже одной ногой в могиле, этот фанатик НКВД руководит микрокосмической версией московского первомайского парада: столичные пышные речи и массовый энтузиазм повторяются здесь в комичных гимнастических композициях с такими названиями, как «Щит революции» и «Угнетенная Азия», которые заключенные и охрана показывают среди ледяной вечной мерзлоты. То, что зэки с одинаковым пылом посвящают себя «Вере» и грандиозным мечтаниям Клеймана, жаждущего лишь их уничтожения, вновь иллюстрирует функцию микрокосмов в шаровской романной критике агонистического заблуждения, его уверенности в том, что идеологические столкновения, испещрившие русскую историю, часто представляют собой «просто разные станции на одной и той же дороге».744 Полярные позиции, вовлеченные в эти конфликты, вместе взятые необходимы, а по отдельности – недостаточны. С этой точки зрения сталинизм предстает не как бич русской духовности, а как одно из ее гетеродоксальных ответвлений, как «совершенно сектантская попытка разом все исправить»745.

«Воскрешение Лазаря» ( 2002 )

В этом романе в письмах Шаров возвращается к мифу спасения. Макрокосм воссоздает Советский Союз 1930‐х годов. Верхушка коммунистической партии аллоисторически раздвоена и состоит из ЦК («цекистов», ставящих своей целью создание бюрократического централистского супергосударства) и руководящих органами госбезопасности крипторелигиозных «чекистов» (под прикрытием мичуринской генетики они продвигают физическую регенерацию мертвых для вечной физической жизни и при этом сами по экспоненте пополняют число мертвых).

Духовными лидерами проекта спасения выступают братья Кульбарсовы, вдохновенные Leitfiguren; они питают взаимную ненависть и отдельно друг от друга перемещаются по стране, стремясь «воскресить Лазаря» – такова их метафора спасения России.

Оба брата – старший, Федор, в монашестве отец Феогност, и младший, Николай, решивший не принимать обета и остающийся в миру – пытаются манипулировать и, в свою очередь, оказываются манипулируемы Спириным, замглавы и при этом фактическим руководителем НКВД. В 1936 году Спирин убеждает Центральный комитет позволить двум братьям и их последователям сойтись на Ходынском поле в Москве. Тайное желание Спирина – в результате этого столкновения спровоцировать общенациональный конфликт, достаточный для сокрушения «богоненавистного» режима. Дальнейшие фарсовые события не имеют подобного эффекта; вместо этого усилия Спирина приводят к массированным жестоким нападениям на местные управления НКВД по всей стране. Чтобы успокоить Центральный комитет, Спирин подготавливает общенациональный день покаяния чекистов перед народом. Один из чекистов говорит, что «и пытки, и расстрелы, и лагеря» были необходимы для искупления первородного греха: «мы убивали только тех, кто, хоть и не сознавая, мешал сегодняшнему дню, мешал основной, центральной задаче, поставленной партией, – воскрешению всех когда-либо живших на земле людей»746.

Игровой реализацией полисемического названия романа становится объявление, что народный комиссар железных дорог Лазарь Каганович (которого в этой аллоистории прежде арестовал Сталин по рекомендации Спирина и смертный приговор которому не успели привести в исполнение) был воскрешен чекистскими учеными. «Воскрешенного» комиссара в продолжение государственных торжеств провозят по всему СССР на открытой вагоне-платформе. На некоторых поездах возят двойников комиссара, чтобы успеть пересечь огромные пространства Советского Союза за одну неделю. Толпы людей осаждают железнодорожные магистрали, чтобы стать свидетелями этого чуда.

Успех Спирина недолговечен: ЦК, напуганный массовыми волнениями, возлагает ответственность за них на Спирина. Его расстреливают, а братьев Кульбарсовых заключают в тюрьму. На этом завершается и проект спасения.

В качестве микрокосма в «Воскрешении Лазаря» выбрано постсоветское сельское кладбище на реке Руза, к западу от Москвы. Безымянный автор большинства писем, составляющих роман, живет близ кладбища, где покоятся останки его отца, зовущегося – как же иначе? – Лазарем. В письмах, адресованных живущей в Америке дочери, нарратор рассказывает историю братьев Кульбарсовых и других участников советского проекта спасения. Вместе с небольшой группой соратников и энтузиастов нарратор пытается вдохнуть новую жизнь в замысел воскрешения мертвых. Возвращаясь к настояниям Федорова о создании кладбищ-архивов и кладбищ-библиотек, нарратор и его сподвижники начинают осуществление своего ошеломительного дела со сбора материалов, касающихся их любимых, – предприятия, которое нарратор вынужден беспрестанно защищать от скептицизма собственной дочери. Грандиозная в героические советские времена мечта о вечной физической жизни деградирует до сбора клочков потухших жизней. Федоровское монументальное «общее дело» редуцируется до философии и впрямь очень малых дел.