Владимир Шаров: По ту сторону истории - [208]

На первый взгляд это относительно благосклонное изображение Шаровым хористов, воспринимающих себя не как индивидуумов, а как часть народа, противоречит его антиколлективистским публицистическим текстам. Но одновременно последовательное неприятие простыми людьми, равно как и предназначенным на роль мессии Алексеем, представления о том, что их жизни – это не что иное, как начало предначертанного Конца, отвечает шаровскому антиапокалиптизму. Шаров рассказывает на современный лад о мизантропии Ионы, который стал придавать значение жизни ниневиян только в связи с ее концом. Это кажется логичным развитием мифов об Искуплении и о Завете, которые отвергаются в микрокосмах предполагаемым искупителем и беглыми зэками соответственно.

«Старая девочка» ( 1998 )

Пятый роман Шарова разворачивается на уже знакомой территории (русские как расколотый народ), однако теперь в XX, а не XVII веке. Макрокосмом выступает советское государство во времена Большого Террора, когда два мифа – миф о России как стране, возможно, единственного народа-богоносца и миф о «первом в мире социалистическом государстве» – сталкиваются между собой в период массовых арестов, партийных чисток, показательных судебных процессов и ожидания войны. Микрокосмом выступает маленький, изолированный островок ГУЛАГа в северо-западной части Сибири. Центральный персонаж и заглавная героиня романа носит семиотически насыщенное имя Вера, которое в романе часто интонируется таким образом, чтобы указывать на русский логос, долговечные, целительные знания богомольного народа. История Веры рассказана безымянным нарратором, который был с ней знаком в конце ее жизни, когда Вера вновь стала маленькой девочкой; ибо Вера, согласно рассказчику, в среднем возрасте перестает стареть и, подобно Мерлину, в дальнейшем «молодеет» вплоть до завершения жизни новорожденным младенцем, окруженная заботой «теток» – на самом деле своих взрослых дочерей, которые и рассказывают эту фантастическую историю романному нарратору, товарищу Вериных детских игр, в момент, когда их жизненные траектории пересекаются.

Шаровская Вера Радостина – дитя своего века, родилась в 1900 году в семье московского дьякона. Воодушевленная обещаниями коммунизма, она примыкает к большевикам, участвует в Гражданской войне, становится активисткой в начинаниях Наркомпроса и наперсницей историографически неузнаваемого Сталина. После ареста и казни мужа в 1937 году Вера и три ее дочери оказываются в подвешенном состоянии. Причудливо, псевдосерьезным тоном, с выстраиванием ситуаций на грани водевиля Шаров ставит Веру в фантастичный центр идеологической турбулентности, охватывающей ЦК партии и высшие эшелоны НКВД.

Антагонистическую по отношению к Вере позицию артикулирует нарком внутренних дел Николай Ежов, который сам скоро будет репрессирован. Шаровский Ежов обнаруживает мало сходства с полуграмотным массовым палачом, известным по архивным документам и мемуарам. Чувствительный идеалист, Ежов у Шарова любовно вспоминает ранние героические годы ЧК под началом Феликса Дзержинского, когда он и некоторые его сослуживцы верили, что федоровское «общее дело» воскрешения мертвых может быть осуществлено за пять лет, и тем самым «в гроб церкви будет вбит наконец осиновый кол»741. Поэтому не может быть никакой пощады врагам народа – ведь все будут стерты из памяти и прощены, когда «распоследний буржуй» воскреснет для вечного «счастья, любви, гармонии», свободный от религиозного мракобесия и капиталистической эксплуатации. Ежов вцепляется в дело Веры, многократно обвиняя ее в том, что она «идет назад» в смысле возвращения России к теизму и земной смертности. С целью предотвращения еще одного раскола в России Ежов отдает распоряжение арестовать и допросить всех, кто когда-либо любил Веру или был ею любим, а также предлагает секретариату партии арестовать саму Веру и изъять ее дневники, которые якобы содержат программу идейного рецидивизма и контрреволюции.

Позицию в поддержку Веры артикулирует чаплинообразный Сталин, который все еще влюблен в Веру. Осуждая Ежова перед собравшимися членами секретариата ЦК партии, Сталин опирается на события, описанные в Исходе, чтобы проиллюстрировать, каким образом слияние его собственных идей с идеями Веры приведет к спасению «народа израильского», к разгрому армии фараона и завершению раскола, в настоящий момент разобщающего Россию. Он доходит до того, что начинает восхвалять Верину внешнюю политику, способную привести в замешательство и нейтрализовать Гитлера. Предложение Сталина позволить Вере оставаться на свободе и жить с детьми в Ярославле, а также не трогать ее дневник принимается единогласно.

Переход от макрокосма России, разрываемой противостоянием двух вер, к микрокосму палаточного лагеря близ Воркуты позволяет показать столкновение мифов через микроскоп абсурдистски буквальной персонификации клише. Клейман, последователь Ежова, назначенный комендантом маленького лагеря, где содержатся двадцать мужчин и женщин, якобы попавших в сферу влияния Веры, желает заключенным гибели и, подобно Лептагову в предыдущем романе, поселяет раскол и разжигает доносительство в среде больных, беззащитных зэков. Турецкий врач, арестованный за то, что является зятем Веры, встревожен ухудшением состояния здоровья ушедших в себя заключенных. Он убеждает эту группу несговорчивых объединиться в качестве «народа Веры», который есть «одно целое, один народ»