Владимир Шаров: По ту сторону истории - [203]

Находясь в психбольнице, Сергей продолжает смотреть на окружающий его мир сквозь призму революционного народничества. В его восприятии врачи, медперсонал и санитары превращаются в представителей репрессивного режима и его охрану, несущих ответственность за больничную грязь, переполненные палаты и избиение непослушных пациентов. О пациентах повествователь говорит:

Осенью пятьдесят девятого года в самом Сергее уже есть понимание, что те, кто лежит вместе с ним в отделении хроников, давно не случайное скопище людей, они настоящая община или даже маленький народ, со своей судьбой, со своими собственными обычаями, нравами, законами. Главное же – этот народ его ждет. …Он свой среди своих, и он пожертвует всем, чтобы его народ жил лучше722.

Вооруженный прочитанным, Сергей воспринимает борьбу пациентов с персоналом больницы как продолжение борьбы за освобождение народа, которую вели не только заговорщики-народовольцы в XIX веке, но и последователи Болотникова, Разина и Пугачева во времена Смуты и в эпоху правления Романовых и даже Ессеи, Зелоты и последователи Бар-Кохбы в Иерусалиме до и после разрушения Второго храма. Полностью освобождая Христа от первородного греха и груза искупления, Сергей провозглашает Его первым народником. Внимательно наблюдая за своими товарищами по больнице, Сергей обращает внимание на их яростные восстания против санитаров, повторяющиеся через регулярные и предсказуемые промежутки времени (каждые три месяца). Это наводит его на мысль о том, что Разины, Болотниковы и все остальные предводители народных восстаний были, вероятно, подвержены циклотимии. Сергей идентифицирует двух буйных пациентов с биполярным расстройством как стихийных вождей тех восстаний, которые происходят в больнице, и готовится обеспечить следующий циклический бунт «научным» руководством, основанным на опыте, который был накоплен народниками-подпольщиками.

Еще в курганской тюрьме левые эсеры рассказывали Сергею о Николае Клеточникове, чиновнике, который проник в Третье отделение императорской канцелярии и передал добытую им ценную информацию заговорщикам из «Народной воли»723. Следуя этой стратегии революционера-мученика, Сергей предлагает себя в качестве сексота больничной администрации, в то же время составляя список требований по улучшению условий в отделении и снабжая пациентов твердой политической программой, позволяющей направить их бунт в нужное русло.

Мятеж случается в предсказанное время, при этом восставшие убивают двух несговорчивых пациентов. Администрация уступает, улучшая условия содержания больных и распределение лекарств в отделении. Но успех Сергея оказывается гибельным для него: он чувствует выздоровление, предвещающее скорую выписку домой. Он уже смотрит на своих товарищей-пациентов так же, как на них смотрит «власть». Не подготовленный жизнью и воспитанием к существованию в качестве индивидуума, лишенный надежды увидеть милленаристский разрыв между старым несправедливым миром и миром новым, соответствующим чаяниям народников, Сергей Крейцвальд совершает самоубийство, так и оставшись в неведении, что по кооптации оказался последним председателем партии, которая вместе с большевиками основала Советскую Россию.

Судьба Сергея в микрокосме предопределяется в романе в период его «обучения» в курганской тюрьме – здесь читатель обнаруживает яркий пример шаровской критики того, что может быть названо агонистическим заблуждением, верой в то, что история России сопровождается, если не полностью определяется, столкновениями между диаметрально противоположными силами. Резонирует с этими воззрениями тезис, который Шаров высказал в одном из интервью, – развернувшийся в XIX веке спор между западниками и славянофилами представлял собой не оппозицию по принципу взаимного исключения, но скорее симбиоз концепций, ведущих к одному и тому же итогу:

…считается, что у нас бесконечная борьба западников и славянофилов. Это чушь полная – они совершенно дополняют друг друга. Все что в истории существует долго, существует неслучайно, это все совершенно необходимо. Это закон. Если какая-нибудь группировка или партия существуют больше пяти лет, она неслучайна, хотя масса других вещей может быть случайны. Западники же были необходимы, как и импорт каких-то идей с Запада. Но вот что интересно – осмысляли все это славянофилы724.

В Кургане Сергей узнал о подвигах Клеточникова от заключенного Старова, который изложил ряд соображений о взаимоотношениях охранки и террористов «Народной воли», утверждая, что эти организации попали в зависимость друг от друга и в конечном счете растворили свои интересы в наборе общих ритуалов. Сергей видит, как его народ, его собратья-пациенты объединяются со своими притеснителями ради взаимной выгоды; он видит, как на смену стройному биполярному миру его воображения приходит эфемерное и бесконечно фрагментированное индивидуальное существование в постсталинской России. Не в силах смириться с этой перспективой, Сергей убивает себя и вместе с собой – миф революционного народничества.

«Репетиции» ( 1990 )

Во втором романе Шарова рассматриваются два мифа: миф об избранном народе и миф о конце времен. Раскол русской церкви в XVII веке, показанный с трех разных точек зрения, служит здесь материалом для построения макрокосма. Безымянный профессор, наставник рассказчика в его бытность в Томском университете, комментирует русскую религиозную войну XVII века и описывает ее участников. Дневник бретонского драматурга и актера, взятого в заложники русскими войсками в Польше после восстания Хмельницкого, содержит его записи о патриархе Никоне и впечатления о русском народе в целом. Наконец, история жизни простых людей, оказавшихся в западне длительных последствий Раскола, рассказана нарратору человеком, чья судьба открывает роман: