Владимир Шаров: По ту сторону истории - [167]

Когда Кучмий наконец касается основной темы курса, собственно Гоголя, он использует этого автора, чтобы распахнуть перед своими слушателями экзистенциальную бездну. Кучмий указывает, что нос майора Ковалева исчез 25 марта и появился вновь 7 апреля, обнаруживая метафизические связи, выходящие за пределы литературного анализа. Обе даты символизируют «самый важный для человеческого рода день – Благовещенье, когда судьба людей была решена и изменена, когда начался путь спасения» (Р 32). Несоответствие между двумя датами соотносится с разницей между юлианским и григорианским календарями, таким образом, потеря носа Ковалевым совпадает с православным Благовещением, а его возвращение – с католическим праздником. Кроме того, поскольку

вне Христа никакой истории нет и не может быть, то это время есть время мнимое, несуществующее. Время, когда Благая весть, что родится Христос, уже была дана людям и еще не была дана, род человеческий знал, что будет спасен, и еще не знал, что скоро Христос, Сын Божий, будет наконец послан на землю, чтобы Своей кровью искупить грехи людей. В сущности, эта разница в датах и в календаре, отнесенная туда, назад, на две тысячи лет, есть главное отличие веры православной от веры католической, и это расхождение, раз возникнув и с каждым столетием нарастая, рождает странное, поистине дьявольское время, время, которого нет и которого становится все больше (Р 32–33).

В довершение ко всему Гоголь, литературный прародитель этой бездны, сам был рожден 1 апреля, а это, как напоминает студентам Кучмий, «точно середина между католическим и православным Благовещеньем, нутро смутного, глухого времени» (Р 34). Настоящий mise en abyme, это короткое введение в гоголевскую поэтику пустоты отступает все дальше в небытие и одновременно предстает чем-то существенно важным для романного творчества самого Шарова.

Поэтому неудивительно, что Шаров одалживает открытие Кучмия другому литературоведу, Артемию Фрязову, герою более позднего романа «Возвращение в Египет» – произведения, полностью посвященного Гоголю и его наследию в русской и мировой истории553. Здесь вновь отмечено, что нос майора Ковалева исчезает и возвращается на два Благовещения, в то время как интервал между ними – и эта фраза прямо воспроизводится по «Репетициям» – «странное, поистине дьявольское время, время, которого нет и которого становится все больше» (BE 35). Но здесь рождение самого Гоголя в середине этого не-времени приобретает более явное мистическое и всемирно-историческое значение: «Вслед за пифагорейцами и каббалистами он [Гоголь] из цифр даты своего рождения, из места своего рождения, из своей судьбы построил и понял и то, кто есть он сам, и какая роль предназначена ему в судьбах России, мира» (BE 35). Хотя историческая роль Гоголя в дальнейшем не уточняется, ее структурная связь с датой его рождения в середине не-времени предполагает, что эта роль связана с отсутствием, лиминальностью и недосягаемостью.

Эти темы усилены во вступлении к роману. В пятистраничном предисловии, имитирующем письмо от «В. Ш.», автор (детали биографии которого совпадают с событиями жизни самого Шарова) натыкается во дворе редакции журнала «Знамя», в котором он в то время публиковался, на Народный архив. Далее, укрепляя связь с собственным автором, персонаж Шарова вспоминает: «первую коробку… переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго) я увидел как раз в день, когда вышел номер „Знамени“ с моей повестью» (ВЕ 11). У Гоголя, о котором идет речь, те же имя, отчество и фамилия, что и у писателя XIX века, но сам он является дальним родственником прямых потомков Гоголя и имеет очень слабые права на эту фамилию554. Однако во многом из‐за своего имени на протяжении советского ХX века, отмеченного революцией, террором и концлагерями, он посвящает себя гоголевскому наследию, стремясь наконец завершить второй и третий тома гоголевского шедевра, «Мертвых душ»555. С этой целью Гоголь (Второй), или, как его называют в романе, Коля, переписывается с родственниками и друзьями о жизни и значимости настоящего Гоголя, о его важности для советской эпохи и о черновиках предполагаемых произведений. Их корреспонденция составляет архив, который «В. Ш.» находит и который использует как материал для «Возвращения в Египет», «романа в письмах».

«В. Ш.», однако, не просто демонстрирует содержимое архива. Вместо этого он представляет то, что будет названо – с подмигиванием читателю – «Выбранные места из переписки Николая Васильевича Гоголя (Второго)» (ВЕ 15). Вдобавок к игре с названием оригинального гоголевского произведения 1847 года «выбранные места» подразумевают, что читателю представлены фрагменты, в то время как целое ускользает от его понимания. Как только «В. Ш.» объясняет свой метод архивной работы, текст еще больше исчезает в непознаваемости:

Сразу должен сказать: нынешняя публикация составилась не из самих писем, а из цитат, в сущности, просто выписок, которые я делал по ходу чтения, и уже по одному этому отношения к научной она не имеет. Больше того, в своей массе выдержки (их около тысячи) кратки, посему редкий фрагмент что-то скажет о письме в целом. Они публикуются без точных дат (как правило), часто и без соблюдения хронологии. Соответственно, единственное назначение работы – привлечь внимание к ценному семейному фонду, который с недавних пор сделался доступен (ВЕ 12).