Владимир Шаров: По ту сторону истории - [156]
Неприятие Шаровым традиционной историографии обусловлено не только манипулятивным характером последней в ее советском изводе, историографии, занимающейся упрощением420, отсеиванием и затушевыванием фактов и событий прошлого в целях его идеологического присвоения. Ориентация на «реальную» историю, которая «не попадает ни в один учебник»421, перекликается в случае Шарова с концепцией подлинной историчности, как ее формулировали Реймон Арон, Поль Рикёр и др.: концепция эта подразумевает, с одной стороны, категорическое неприятие в историографии «музеографической позиции», а с другой – отрицание «ретроспективной иллюзии фатальности» и толкование прошлого через «возврат к скрытым (его) возможностям»422: «Всякий историк, чтобы объяснить то, что было, задается вопросом о том, что могло бы быть»423.
Эпистемологические предпосылки подобного подхода связаны с отказом заменять анализ события как становления «связью мотивов»; отказом от того, что Реймон Арон определяет как «ретроспективную рационализацию»: «В истории она состоит главным образом в том, чтобы сгруппировать события таким образом, чтобы совокупность казалась такой же понятной, как решение руководителя, такой же необходимой, как естественный детерминизм»424. Суть же обратного механизма, который можно было бы обозначить как «ретроспективную дерационализацию» и который и запускает в ход шаровские исторические конструкции, заключается в оспаривании неизбежности связи между ретроспективной природой нашего понимания прошлого и идеей исторического детерминизма425. Реализуя подобную «ретроспективную дерационализацию», историк уже не конструирует «пространственные и временные совокупности»426 случившегося, исходя исключительно из современного значения тех событий и фактов, которые рассматриваются им как каузально обуславливающие427 будущее изучаемого прошлого («взгляд на то, чего больше нет, вытекает из того, что произошло после»428). Напротив, хотя и оставаясь «пророком после события», историк может тем не менее «устоять перед соблазном и снова найти события без последствий, решения, которые история опровергла», может «сделать интеллигибельной свободу путем придания прошлому характера предшествующего будущего, вместо того чтобы созерцать его в ретроспективной фатальности»429.
Именно это размыкание каузальной обусловленности и детерминизма идеей свободы исторической реальности, которая не есть застывший в своей неподвижности «кадр», но всегда «неоднозначна и неисчерпаема»430, и осуществляет в своих текстах Шаров. Избирая стратегию, которую в контексте шахматных увлечений автора можно было бы метафорически обозначить как «ход коня», Шаров исследует все те «боковые» ветви и маршруты истории431 – например, не задокументированные в источниках и реализованные в форме устных рассказов432, – которые «никуда не привели, оказались тупиком» и «безжалостно выкорчевываются»433 «музеографической» традицией:
В привычной нам истории Петр I – сухопутные и морские победы, реформа госаппарата, Ништадтский мирный договор; и в этой череде громких событий брадобритие – мелкий эпизод борьбы с традиционной русской косностью. Для «народа веры» же все было наоборот, в его мире этот указ Петра означает, что человек, созданный по образу и подобию Божьему, теперь окончательно отворачивается от Всевышнего и делает все, чтобы походить на сатану434.
Шарову же его «ход коня» позволяет рассматривать события (историю) в их становлении, в их еще не закончившейся эволюции и тем самым «вообразить, что все вещи могли бы совершаться иначе»435.
Именно поэтому Шаров, как мне представляется, и протестует против причисления его романов к пара-/альтернативной истории. Понятие альтернативы основывается на идее выбора между возможностями, которые исключают друг друга. Эпистемология Шарова-историка, берущего под подозрение понятие исторического детерминизма, исключает саму идею исключения, а под историей понимается вся совокупность ее как реализованных, так и нереализованных возможностей.
Отметим еще один важный момент, связанный с генезисом шаровского метода идеалистического мимесиса. Свобода «разомкнуть прошлое в сторону будущего»436, «ход коня» порождены в его случае антипозитивистским, противостоящим идее историографии как упорядочивания документов убеждением в том, что «подлинная историчность» связана с воспроизведением реальности не как реальности «гектаров, урожаев, финансовых потоков, военных походов, мирных трактовок…»437, не как истории «фактов и событий»438, а как реальности живых человеческих судеб в первую очередь439, реальности человека, взятого в его антропологически-экзистенциальной сути, спроецированной на ось истории:
…важнее всего, конечно, отношения между людьми, человеческие судьбы… вне людей для меня ничего не существует… мне интересны живые люди. Любые люди, пока они смотрят в глаза человеку…440;
…люди, совсем по-разному понимающие суть происходящих событий. Как бы ни велика была их роль, большинство позже так и уйдут в небытие, ничего или почти ничего после себя не оставив. И вот я стараюсь по возможности вернуть им место в истории, понять и восстановить их представления о жизни, о мире, в котором они жили, их понимание добра и зла
Третье издание руководства (предыдущие вышли в 2001, 2006 гг.) переработано и дополнено. В книге приведены основополагающие принципы современной клинической диетологии в сочетании с изложением клинических особенностей течения заболеваний и патологических процессов. В основу книги положен собственный опыт авторского коллектива, а также последние достижения отечественной и зарубежной диетологии. Содержание издания объединяет научные аспекты питания больного человека и практические рекомендации по использованию диетотерапии в конкретных ситуациях организации лечебного питания не только в стационаре, но и в амбулаторных условиях.Для диетологов, гастроэнтерологов, терапевтов и студентов старших курсов медицинских вузов.
Этот учебник дает полное представление о современных знаниях в области психологии развития человека. Книга разделена на восемь частей и описывает особенности психологии разных возрастных периодов по следующим векторам: когнитивные особенности, аффективная сфера, мотивационная сфера, поведенческие особенности, особенности «Я-концепции». Особое внимание в книге уделено вопросам возрастной периодизации, детской и подростковой агрессии.Состав авторского коллектива учебника уникален. В работе над ним принимали участие девять докторов и пять кандидатов психологических наук.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Семейное право».Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Семейное право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Налоговое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Налоговое право» в высших и средних учебных заведениях.
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Трудовое право».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету, повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Трудовое право».
В шпаргалке в краткой и удобной форме приведены ответы на все основные вопросы, предусмотренные государственным образовательным стандартом и учебной программой по дисциплине «Международные экономические отношения».Книга позволит быстро получить основные знания по предмету повторить пройденный материал, а также качественно подготовиться и успешно сдать зачет и экзамен.Рекомендуется всем изучающим и сдающим дисциплину «Международные экономические отношения» в высших и средних учебных заведениях.
До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.