Вкус любви - [89]

Я жалобно смотрю, как он насыщается моими секретами, проникает в мой розово-черный мир маленькой девочки, заранее возмущенная его оценкой, которую он не преминет высказать.

Захлопнув мой последний том, он хмурит брови и издает долгий-долгий вздох мужчины, поставленного перед свершившимся фактом.

— Как меня зовут в твоей книге?

— Месье. Ты прекрасно это знаешь.

— И какую ты мне выбрала профессию?

— Хирурга. Я тебе уже говорила, что не могу это изменить. Это Ты.

Месье снова подавленно вздыхает и шепчет словно для себя:

— Теперь все узнают.

Мне хотелось прокричать эту фразу, но я еле слышно произнесла:

— Ты не единственный хирург в Париже.

— Зато я единственный, кто увлечен эротической литературой.

— И что теперь? Ты хочешь, чтобы я превратила Месье в продавца пирожков, читающего Сан-Антонио?[41]

Месье едва заметно улыбается, немного ослабив невыносимое напряжение.

Я прекрасно видела: читая эти две страницы, он не просто испугался, он осознал, что гениальная идея написать книгу о нашем романе в итоге обернулась против него. Это не могло не вызвать у Месье раздражения. Но на его непроницаемом лице не отражается ничего. Глядя на него из-под ресниц, я бросаю:

— Ты меня ненавидишь.

— Я? Ненавижу? — подскакивает он, явно шокированный моим заявлением, словно в том, что он может меня иногда ненавидеть, есть нечто поразительное. — Но за что мне тебя ненавидеть, детка?

— Что бы я ни сделала, что бы ни показала тебе, — все плохо.

— Напротив, мне нравится все, что ты делаешь.

— Ты же считаешь, что я хочу доставить тебе неприятности?

— Нет, я так не считаю, — отвечает он. — Я просто не хочу никого обидеть. Понимаешь?

— Я тоже не хочу. И мне тоже есть что терять.

— Но мне нечего терять! Просто не понимаю, для чего причинять людям боль? Поэтому обязательно поменяй подробности.

— Будет сделано.

Я незаметно опускаю тетради с кровати. Остаемся мы с Месье и наши тела, ставшие друг другу почти чужими. Уткнувшись подбородком в его подмышку, я не слушаю, как этот любимый голос рассказывает мне о недавно прочитанной книге. Я молча изучаю нас: Месье всем телом прижался ко мне, но на самом деле находится за километры отсюда. Его недовольство допущенной мною неосторожностью в конечном счете всего лишь детали: он лежит в этой кровати, я тоже, но нас (это абстрактное, однако немедленно узнаваемое понятие «Нас») уже нет.

— Мне пора идти, — сообщает он без десяти одиннадцать, то есть через полчаса после своего триумфального прихода.

— Ты что, издеваешься надо мной? — Я отпрянула к краю кровати, недоуменно глядя на него. — Сейчас? Ты же только что пришел!

— Знаю, но что ты от меня хочешь? Это все, что я мог сделать. Я даже был готов отменить нашу встречу.

Полчаса. Это все, чего я удостоилась за все свои страдания. На моем лице появляется детская гримаса, не оставляющая Месье равнодушным, поскольку он вздыхает, еще стоя нагишом на коленях среди скомканных простыней.

— Не смотри на меня так. Ты прекрасно знаешь: если бы я мог — обязательно остался бы.

— Нет, как раз не знаю. Я ничего не знаю. Мне просто кажется, что знаю.

— Так вот знай. У меня нет выбора.

Я с горечью продолжаю:

— В последнее время ты совсем не уделяешь мне внимания.

— Когда?

— В этот уик-энд, например.

И поскольку он, похоже, меня не понимает, всецело занятый поиском своих трусов, я продолжаю:

— Я вспоминаю о наших первых встречах. У тебя было столько же работы, тебе также не хватало времени, но ты как-то выкручивался. Постоянно звонил мне, отправлял сообщения. А теперь — ничего. Я до последней минуты не была уверена, что ты придешь.

— Я сделал все, что смог. Ты просто не представляешь, я ничего не успеваю. Какая-то вечная гонка. Это ужасно. Работаю по четырнадцать часов в день!

— Но ты же понимаешь: ничего не изменилось. Я всегда тебя таким знала, я сейчас не об этом.

— Теперь стало еще хуже.

Месье на секунду задумался, держа трусы в руках.

— Когда мы в первый раз встретились?

— Все началось в мае, — жалобно отвечаю я, не в силах смотреть на него и одновременно думать о только что поразившем меня сравнении: «Месье прошел сквозь меня как (рантом».

— В мае… тогда, видимо, был кризис. У меня было меньше работы.

Красивые глаза Месье, привычные ко лжи, выдерживают мой взгляд. Мне знакома эта притворная самоуверенность: я лгу точно так же, но Месье об этом не знает, считая, что все уловки запатентованы на его имя и неизвестны остальным.

Я закуриваю свой остаток косячка, решив переждать напряженную тишину. Делаю глубокую затяжку.

— Ты ведь не доверяешь мне?

Эта безумная мысль о том, что я могу простым движением руки перевернуть его жизнь, как стол с еще дымящимися яствами, меня забавляет. Всего пары слов будет достаточно, чтобы Месье вызвал отвращение у своей жены, стал чужим для собственных детей, посмешищем на работе и среди друзей. Мне двадцать лет, у меня нет положения в обществе, я всего лишь неумелый эскиз женщины — и я обладаю такой властью. Это все равно что держать в руках огромную винтовку: иногда просто умираю от желания выстрелить, но гражданская сознательность, тактичность, нравственность или что-то еще навсегда уберут мой палец с курка.