Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - [20]
17 октября. Какие дни наступили! Как я мечтал об этом!.. Телеграмма Симонова: "С первой всесоюзной публикацией! Надеюсь и верю в доброе будущее! Счастливой дороги!". Телеграмма Ильичевой: "Стихи опубликованы в десятом номере "Нового мира". Срочно сообщите свое имя-отчество полностью"… Из Союза писателей СССР: "Вы являетесь участником III Всесоюзного совещания молодых писателей". И - "Новый мир" - десятый номер! Три страницы моих стихов! От "Весенней сказки" до "Разлук". Ура! Ура! Ура!
30 октября. Сколько телеграмм - поздравлений! Но они не в сумке почтальона… Всё из Минска и Москвы через Лиозно передается по телефону на Крынковскую почту. А оттуда звонят в школу… А в результате я слышу тексты, перевранные, полуграмотные… Рем и Славка прислали "Сонеты" Шекспира в переводах Маршака. На титульном листе: "От скромных почитателей Симановича и Шекспира в дни их опубликования. (октябрь, 1955 г.)" Рем навестил "опального поэта в Крынковской ссылке". Правда, не такой уж я опальный, да и Крынки - вовсе не ссылка… Но Рем сказал, что не в таких условиях должен жить "поэт, которого благословил Симонов и напечатал в "Новом мире"… Я с ним не согласен… У меня как будто все складывается хорошо: и поэзия, и учительство.
15 ноября. В ответ на письмо из Москвы комиссии по работе с молодыми отправил для обсуждения на Всесоюзном совещании 30 стихотворений. Может, и не стоило столько посылать, слишком много поводов будет для критических зацепок, но захотелось побольше…
30 ноября. Новомирской радостью поделиться здесь не с кем… А какие в номере авторы: Томас Манн, Альберто Моравиа, Н. Заболоцкий, Мих. Луконин, Г. Троепольский, П. Антокольский. А из молодых - Евг. Евтушенко и я… И тираж - 140 тысяч!
25 декабря. Сугробы! Какие сугробы! Я таких никогда не видел. Кажется, все крынковские домики потонули в них… Нет, еще не потонули: виднеются чуть-чуть крыши. А я без шапки. Мерзнут уши. Холодно. Но добегаю до клуба. Снова смотрю старенький фильм. Потом остаюсь на танцы. Ах, эти танцы!.. Я не ухожу, потому что уже спят мои хозяева и их дети. Я не ухожу, потому что здесь Лиля. Мы сейчас все вместе пойдем. А потом я останусь наедине с ней и провожу ее домой. И постоим чуть-чуть у крыльца и попрощаемся. И я не скажу ей, как мне одиноко. И она ничего не скажет. А будем вести себя, как два молодых оптимиста, которым так хорошо жить на белом свете…
Уже прибежал домой… Проверяю тетрадки и улыбаюсь, читая сочинения ребят: "Из-за своей детской неосторожности Петю Ростова сразила вражеская пуля", "Кутузов умело руководил всей Советской страной", "Безухов был в хороших отношениях с Наполеоном, но хочет его убить".
31 декабря. Заканчивается мой Звездный год. "Новый мир" со стихами, написанными еще в студенческие дни. Поздравления Симонова и редакции. И еще одна телеграмма, которая совершила путь из Минска в Наровлю, а уже потом ко мне в Крынки… Симонов и "Новый мир" предложили мою кандидатуру на Всесоюзное совещание молодых. И меня надо включить в белорусский список, добавить фамилию к той группе, которую предлагал Минск. Но никто не знает моего адреса. А Шамякин вспомнил, очевидно, что мы - земляки, с Гомельщины. И вот в Наровлю полетела телеграмма. Получив ее, моя мама, ничего не меняя, отправила мне, добавив только одно слово в конце. И я получил телеграмму с подписью "Шамякин-мама"…
1956
5 января. Сегодня еще одна телеграмма: "Вы являетесь участником Всесоюзного совещания молодых писателей. Просьба быть Москве 9 января. Расходы оплачивает Москва. Калачинский". В школе я договорился, тем более, что мои дни совпадают с каникулами. Зато с районо договориться не удалось. Зав. районо сказал: "Каникулы для ребят, а учителя должны работать и присутствовать на конференции и выступать на секциях с докладами"… Короче: не отпустил. Но я, конечно, все равно поеду!..
9 января. Москва. Дом культуры "Правды". Все начинается очень просто - входят писатели разного роста… Узнал длинно-седовласого Степана Щипачева, солидного полнотелого Николая Тихонова, худого быстрого Алексея Суркова, который открывает совещание… Всего нас аж 356!.. Длинный доклад Василия Ажаева "Молодые силы советской литературы и задачи Союза писателей СССР в области воспитания молодых литераторов". Ажаев маленький, очкастый говорил 4 часа… Когда входили члены президиума, им даже не аплодировали. Но как только вошел Михаил Шолохов - зал встал и долго хлопал. А он приложил руку к сердцу. Сел и ему что-то зашептал Сурков, Шолохов улыбнулся и закивал головой… А по залу уже идет послание Шолохову: "Все участники совещания просят Вас, дорогой Михаил Александрович, выступить…" И наши подписи. Дошло до адресата - он приподнялся, развел руки, как бы обнимая нас всех… Кажется, сухой доклад Ажаева никто не слушает - болтают, острят и что-то сочиняют, передавая друг другу записки: "Средь сотни наших молодых - полсотни лысых и седых". "И кучу юных олухов с трибуны обнял Шолохов…"
10 января. Сегодня совещание открыла милая Вера Панова (люблю ее "Спутники" и "Сережу"). Доклад критика Александра Maкарова "Творчество молодых советских поэтов". Снова перечисления, "обоймы" фамилий без особого анализа, а ведь известный критик. В ряду тех, кто "в гуще самой жизни и подпитывает ею свое творчество" мелькнул и я, "учитель со станции Крынки"… В президиуме Сурков треплется с Тихоновым, Долматовский не знает куда деваться, то читает, то склоняется так низко, что не видно из-за стола, Вера Панова перебирает записки, которые слетаются к ней из зала, вытирает нос и подпирает руками подбородок… Макаров заговорил более страстно о том, что у нас не в почете лирика, особенно лирика любви, привел строки Гамзатова, который тоже "бродит" среди нас и "юморит" с молодыми. В перерыве видел Константина Федина с прилизанными волосами, с видом дворянским. Мелькнул и исчез Александр Твардовский, только постояли мы, молодые, рядом с ним, только и успели поймать его улыбку, несколько случайных слов и, как мне показалось, колючий взгляд…
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.