Вирсавия - [48]

Она старалась быть спокойной, ибо видела, сколь взволнован его дух.

Я даже мысли такой никогда не допускала!

Не Нафан ли что-нибудь сказал?

Нет, Нафан ничего не говорил.

Однако ж в моем доме идут такие разговоры! Рабы, и священники, и народ перешептываются: Господь отринул его!

Никогда я не слышала ни единого слова, которое можно было бы так истолковать!

Она сказала это спокойно и кротко. Но все же недостаточно кротко.

Ты хочешь заронить сомнение в мою душу! Но Господь никогда не отвратится от меня!

Царь наклонился над нею и кричал ей в ухо:

Даже если я оставлю Его, Он не отведет от меня своей руки! Куда бы ни обратил я взор мой, я вижу Его лик! Где я, там и Господь!

Да, смиренно и испуганно прошептала она, я знаю, ты принадлежишь Господу, а Господь принадлежит тебе.

Но буря в его душе была неукротима.

Он живет в сердце моем и в воздухе, которым я дышу; когда я двигаюсь, это Он двигается во мне, в деяниях членов моих — Его сила!

И тогда царь пришел к ней, взял ее во гневе своем, теперь мужественность его была непоколебима, и Вирсавия вновь почувствовала себя юной девушкой, она стонала от испуга и радовалась за него. Когда настало утро, отправились царские сыновья на стрижение овец, впереди ехал Авессалом, а последним — Амнон, никто не пожелал ехать с ним рядом, кроме Ионадава, но место его было теперь среди народа, среди спутников царских сыновей.

Авессалом находился на стрижении овец, а Фамарь меж тем умерла. Пока брат был в доме, она питалась его близостью, черпала потребную ей силу в звуке его шагов, и в голосе его, и в дыхании его.

Оставшись одна, она не получала более потребного ей пропитания и умерла от немощи. Слуги Авессалома, те, что остались в доме, похоронили ее. Давиду и Вирсавии никто не сообщил, что она умерла, лишь много позже они поняли, что это случилось.

Авессалом сказал: она должна исчезнуть, иного не дано.

Еще Авессалом приказал, чтобы, если она умрет, похоронили ее без плакальщиц, без пения и поминальных трапез и в месте необозначенном.

Вот почему никто не ведает, где она похоронена, есть гробница Фамари, но гробница эта ненастоящая.

_

Но во всякое время должна быть Фамарь, женщина, которую с чрезмерной страстью любят совсем не те мужчины. Вот почему вновь и вновь нарекали ее именем новорожденных девочек; последнюю дочь Давида тоже назвали Фамарью, и случилось это как раз в ту пору, и одна из жен Авессалома родила Фамарь, которую отец бесконечно любил, имя это означает «пальма», а пальма есть древо жизни, и у дочерей Авессалома тоже были дочери, нареченные ее именем, и поныне дочери и сестры зовутся Фамарь.

Однако у Авессалома не было ни одного сына, который бы остался жить. Все они умирали в час рождения.

Когда другие сыновья занимались стрижением овец, царь Давид подарил Соломону первую жену, Соломон был слишком одинок, и слишком беззаботен, и умен слишком по-детски; ее звали Орфа, и она родила ему дочь, которой он дал имя Фамарь.

Когда пришло время сыновьям возвратиться после стрижения овец, прискакал в Иерусалим вестник, один из двенадцати людей Амнона. Мул его был запален и истек кровью из ноздрей своих у лестницы царского дома.

И вестник, которому царь позволил сесть на скамью, ибо не мог он стоять на ногах, рассказал царю и Вирсавии: случилось это у Гаваона, овцы были все уже острижены, в том числе и Авессаломовы, которых было больше, чем всех остальных, вместе взятых, все овцы были острижены, и все мужи пьяны допьяна, шел второй день праздника, и тогда Авессалом сказал отрокам своим, ведь сердце Авессалома не поражается вином:

Они теперь так захмелели, что им все равно — жить ли, нет ли, обнажите свои мечи и поразите их!

И отроки Авессалома умертвили всех царских сыновей и половину всех людей, вся новосостриженная шерсть насквозь пропиталась кровью, а мы, те, кто мог еще стоять на ногах, сели на своих мулов и убежали, у меня одного хватило сил добраться до Иерусалима, чтобы сказать тебе о случившемся.

И по обличью царя все увидели, что именно этого он и желал, он не впал в беспамятство и не заплакал, гонец точно так же мог бы явиться из собственных его подозрений и предчувствий, как и из земель Гаваонских, он бы вполне мог быть облекшимся в плоть видением Давидова отца, лицо царя побледнело, и плечи чуть опустились, будто еще одно бремя легло на них, но он не закричал и не ничего не говорил, быть может, Вирсавия, стоявшая подле него, могла услышать слабый стон, который, впрочем, мог быть и свистом воздуха в его груди; в тишине он разодрал одежды свои.

А Вирсавия подумала: однако ж Соломон жив!

Затем она подумала:

Но Давид способен еще черпать силу из пустого ничто, Господь способен еще истребить старость, которую Он вдохнул в его плоть, не знает Давид покорности и смирения, он наполнит женский дом новыми женами и опять станет зачинать сыновей, я-то теперь бесплодна, не пройдет и года, как у него вновь будет шесть десятков сыновей. А я бесплодна.

Прибежал Нафан, он рвал на себе волосы и вопил, будто плакальщица, и поспешил к царю как бы в намерении обнять его, когда же Давид его оттолкнул, он повергся ниц и стал биться лбом о кедровые половицы, беспрестанно выкрикивая: