Вильнюсский двор - [23]

— Посмотрим, посмотрим, что за материал, — пропел отец, у которого и капли сомнения не было, что высокие чины министерства безопасности в обычные магазины и не заглядывают.

Анатолий Николаевич вынул из свертка отрез и разложил его на чистой скатерти.

Соломон Давидович сначала посмотрел на отрез издали, потом чинным шагом приблизился к столу и стал его осторожно и ласково гладить чуткой рукой, как гладят живое существо — любимую кошку или преданную собаку.

— Шерсть… Английская шерсть. Большая редкость, — с какой-то восторженной печалью промолвил мой отец. Да и как было не печалиться, если отец был уверен, что с открытой продажей заграничными тканями в Литве давно и бесповоротно покончено. Если их и можно где-то приобрести, то только в спецраспределителях.

— Сними же мерку! — поторопил его Шмуле, а мама, как бы будя своего старого мерина от спячки, толкнула его локтем в бок.

— Сейчас, сейчас! — Для вящей убедительности отец каждое свое слово дублировал. — И мерку снимем, и о фасоне поговорим. Но я хотел бы товарищу полковнику прямо сказать, что в ателье пошив обошелся бы ему дешевле… намного дешевле.

У мамы от ужаса глаза расширились. Такой убыточной для дома отваги, граничащей с наглостью, она от своего благоверного не ожидала. Он что — совсем чокнулся? Кто из дамских или мужских портных, у которых в городе известное имя — Нисон Кацман, Арье Вайнштейн, Гилель Краснопольский, — гонит своих клиентов в ателье?

Застыл и речистый дядя Шмуле.

— Пусть вас материальные вопросы не волнуют. На пошив костюма моего жалованья вполне хватит. Надеюсь, мы с вами все финансовые дела уладим, — сказал Васильев и засмеялся.

Нервно засмеялась и мама.

Только дяде Шмуле было не до смеха. Со смешанным чувством благодарности и страха смотрел он на Анатолия Николаевича, который, по счастью, не обиделся, не повернулся и не хлопнул дверью.

Соломон Давидович и сам догадался, что допустил досадный промах, и больше о цене не заикался — снял с полковника мерку, и мама под его диктовку, как прилежная школьница, аккуратно записала все данные в блокнот.

— Шмуле… — Отец поперхнулся и поправил себя: — Самуил Семенович скажет, товарищ полковник, когда вам прийти на первую примерку. Если вы не будете в отъезде.

— Постараюсь приходить вовремя, хотя ручаться не могу. Служба есть служба. Через неделю-две собираюсь в юбилейный отпуск уйти, тогда мои поездки на месяц кончатся, и я стану домоседом. — Анатолий Николаевич протянул отцу руку и сказал: — Семен Самуилович очень много хорошего о вас рассказал. Было очень приятно познакомиться.

— И нам было приятно, — в ответ выдавил отец, ломая голову, что же хорошего мог рассказать о нем Шмуле, если не проходит и дня, чтобы они из-за чего-нибудь не поцапались. Какой портной на свете бросает свое ремесло ради слежки за людьми и выуживания доносов?

На первую примерку Васильев пришел в срок.

В отличие от других клиентов, которые все время ерзали, вертелись, пританцовывали, раздражая отца своей суетливостью, Анатолий Николаевич стоял перед ним в струнку, безупречно выполнял все просьбы, замечаний никаких не делал и не задавал вопросов, не имеющих отношения ни к житью, ни к шитью.

Отец отвечал ему полной взаимностью, молчал, что-то чертил мелком, обмерял сантиметром и пытался представить, каков товарищ полковник на своей работе, на допросах с теми, кого Шмуле называл врагами народа. Неужели такой же смирный и податливый, как сейчас? Или другой — яростный и неумолимый?

Иногда в комнату из кухни входила мама, которая краем глаза надзирала за поведением своего спутника жизни и, довольная, возвращалась обратно.

Работа над костюмом постепенно приближалась к концу. Анатолий Николаевич в нашем длинном, почти до половиц, необманчивом зеркале уже видел себя в новом наряде и, помолодевший, видно, нравился себе, хотя моему требовательному и придирчивому к каждой мелочи отцу хотелось еще что-то улучшить — там, дескать, чуть-чуть корчит, тут морщит.

Перед последней примеркой Васильев уехал на совещание в Клайпеду и оттуда позвонил домой своей Лиде, чтобы та перед Соломоном Давидовичем извинилась за его вынужденную задержку. Когда отец после ранения работал в интендантской части 7-й пехотной дивизии, полковники на него только покрикивали да матом ругались, но чтобы полковник принес свои извинения рядовому, этого на его памяти никогда не было.

Сдача костюма превратилась в небольшое торжество, на котором кроме мастера и заказчика присутствовали их жены и, конечно же, мой дядя Шмуле, инициатор и застрельщик всех благородных дел, не требующих лично от него никакого труда.

— Ты в новом костюме, Толя, похож на Кадочникова, — похвалила строгая Лида мужа. — Ей-Богу, очень похож, особенно анфас.

Хотя никто из моих домочадцев Кадочникова в глаза не видел, все охотно кивнули. Ведь своевременный наклон головы в знак согласия еще никому в жизни вреда не причинил.

Мама предложила выпить по рюмке молдавского коньяка и отведать ее пирог с изюмом и корицей, но высокие гости вежливо отказались. Мол, в другой раз, когда Соломон Давидович сошьет Анатолию Николаевичу зимнее пальто. Хоть зимы в Литве не такие суровые, как в Якутске, но все равно метельно и холодновато.