Козленок за два гроша
В основу романа Григория Кановича положена история каменотеса Эфраима Дудака и его четверых детей. Автор повествует о предреволюционных событиях 1905 года в Литве.
| Жанр: | Современная проза |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 197 |
| ISBN: | 5-206-00064-7 |
| Год издания: | 1990 |
| Формат: | Полный |
Козленок за два гроша читать онлайн бесплатно
Григорий Канович
Козленок за два гроша
Глаз, насмехающийся над отцом и презирающий покорность матери, выклюют вороны долины и пожрут птенцы орлиные.
Старинное заклятие
Отцу — С. Д. Кановичу
КНИГА ПЕРВАЯ
КОЗЛЕНОК ЗА ДВА ГРОША
I
Всю жизнь старик Эфраим для других надгробия делал, а когда стукнуло ему восемьдесят, стал подумывать о том, что пора и себе соорудить. Высечет он на памятнике свое имя и звание, украсит каким-нибудь изречением из торы и, закончив работу, в тот же день испустит дух; потому, видно, Эфраим не спешил, долго и придирчиво выбирал для своей могилы камень — и тот нехорош, и этот! — рыскал по полям, по оврагам, по пустошам — мало ли их там валяется без дела, — ездил за камнем чуть ли не в Россиены к такому же каменотесу, как и он, Вацловасу Гадейкису, но то ли не сторговались, то ли камень был с изъяном — вернулся Эфраим домой ни с чем.
Другой расстроился бы — в его-то годы из такой дали, не солоно хлебавши, — но старик Эфраим не только не огорчился, но даже по-своему обрадовался. Стало быть, господь не торопит его, стало быть, всемилостивейшему угодно, чтобы он, Эфраим бен Иаков Дудак, еще малость небо покоптил, помучался на земле, один, без жены и детей. Ну что ж, живому человеку и помучаться радостно. Конечно, с женой и детьми му́ка слаще, да где ты их возьмешь? Разлетелись, растаяли, испарились! Криком кричи — не докричишься, навзрыд рыдай — не отзовутся. Разве тучку приманишь? Разве ветер посадишь на цепь?
Были у Эфраима даже три жены: сперва Гинде, потом Двойре, потом любимица Лея, царство им небесное, нарожали ему трех сыновей, а покойница Лея в придачу и дочку, Церту, и отправились к праотцу Аврааму.
С Гинде Эфраим прожил шесть лет, с Двойре — в два раза больше, а с любимицей Леей — почитай, все двадцать.
Не держались у Эфраима Дудака жены, не держались. Что правда, то правда. Всех карает господь, но Эфраима — во всяком случае, ему так казалось — он карал чаще и жесточе, чем других.
Смерть ходила за женами в Эфраимовом доме, как цыганская собака за телегой.
Гинде, первая его жена, хворала долго — год-полтора. Перед смертью позвала мужа, посмотрела на него выжженными глазами и прошептала: «Может, ремесло твое виновато… Всю жизнь якшаешься не с живыми, а с камнями».
С камнями Эфраим, конечно, имел больше дела, чем с людьми, и в нем самом было что-то от камня — могучий, с широкими, как русло Немана, плечами, с тяжелыми ручищами, которыми он по привычке постукивал себя по коленям, как молотом по наковальне, с крепкими, как багры плотогонов, ногами, под которыми постанывал выложенный им булыжник на местечковой мостовой и, как прищемленная мышеловкой мышь, попискивала покладистая кладбищенская трава.
Об Эфраимовой силе в местечке рассказывали небылицы. Говорили, например, будто в молодости, еще задолго до женитьбы на Гинде, поспорил он, что по нему, как по мосту, проедет телега его друга водовоза Шмуле-Сендера. Телега якобы проехала — говорили, будто бочка была пустая! — не причинив Эфраиму никакого вреда, он поднялся, стряхнул с себя пыль, два раза чихнул, разгладил рубаху и преспокойно, надев ермолку, отправился на вечерний молебен в синагогу. То был, по слухам, всем молебнам молебен. Евреи не столько буравили глазами молитвенники, сколько мышцы Эфраима, бугрившиеся под дешевым льном, как священная гора Сион.
— Ах, ах! — вздыхали на хорах женщины, мечтавшие родить от него сына, хотя и знали, что за такое желание могут через год, через два расплатиться смертью.
Эфраим снисходительно посмеивался над побасенками о его богатырской силе, стеснялся ее, никогда не употреблял во зло, а однажды из родственных чувств даже позволил гончару Цемаху, брату первой жены Гинде, уложить его на лопатки.
Был Эфраим в молодости молчалив — другого такого молчуна в местечке не было. Урядник Нестерович — тогда еще он не был почтарем — принял его за глухонемого.
— Хуже всех тем, которые говорят, — басил Эфраим.
В местечке шутили, что у молодого каменотеса два дома — один с соломенной кровлей, другой крытый молчанием.
Для того чтобы мостить улицы, делать надгробия, нужна сила, и господь дал ее Эфраиму, а после того как дал, еще и добавил.
Сколько надгробий он на своем веку соорудил — всех и не перечтешь.
Первый камень он поставил в память о сыне рабби Ури, положившего начало местечковому кладбищу.
— Эфраим, — сказал рабби Ури. — Изобрази на камне мое горе и горе моей жены Рахель.
— А как оно, рабби, выглядит?
В те далекие годы, когда рабби Ури приобрел участок для захоронения умерших, Эфраим был простым каменотесом, не ваятелем, не резчиком и о горе-печали ничего не знал. Какая печаль в двадцать лет?
— Как птица с покалеченным крылом, — сказал рабби Ури. — Вчера еще жила в небе, а сегодня упала на землю.
— А разве, рабби, на земле плохо?
— Ты еще не жил на земле, — ответил тот. — Поживешь, и тебе покалечат крыло…
Ах, рабби Ури, рабби Ури! Накаркал, напророчил, накликал! Но отказать ему Эфраим не мог. Рабби Ури — не простой смертный, рабби Ури — светоч во мгле кромешной, целительный бальзам, мудрец из мудрецов. Эфраим вырубил на камне ангела с подбитым крылом, да так умело, так выпукло, что и сам на него засмотрелся. Посадил он своего ангела на желтый холмик, окопал его со всех сторон, но тот весь трепетал, рвался в небо, — что из того, что у него одно крыло, — ангелы не живут вместе с кошками, дворнягами, с гончарами, банщиками, водовозами.
