Виллу-филателист - [16]
Да… Палатка и вправду люкс. Капроновые шнуры. Дверца на «молнии». Води ради забавы вверх-вниз, вверх-вниз. Отец все же молодец, знал, что дарить!
А эта дурацкая компания! Вздумала командовать! Принеси воды. Сходи в деревню за молоком. Приготовь ольховые рогульки. Первоклассная палатка! На общее пользование. А им все мало! Понукают! Ясно было сказано: моя доля — палатка, и дело в шляпе. Вот и убрались со своим барахлом. Ну и пусть! Кому они нужны! Ха!
Вафля хрустит. Костер потрескивает. Трещит и гудит. Снова смеются.
Ого, кто-то колотит в било. Конечно, Ээди. Его глупые шутки: «Дети, ужинать!»
Интересно, достали они молока?
Тьфу, до чего приторные эти вафли!
Последняя летит в костер.
Вспомнил о консервах. Консервы и полбуханки хлеба.
Ах, возиться с ними! Холодными не хочется, разогревать лень.
Ворошит костер. Прислушивается.
Замолчали. Наверное, едят… Интересно, какой у них костер?
Бросает быстрый взгляд через плечо. Словно боясь, что кто-нибудь заметит его слабость.
С этой стороны берег выше. Смотри, как с балкона на сцену. Сумерки обратили кусты в серые бугры. О течении реки можно лишь догадываться. Зато костер виден ясно. И четверо сидящих тоже. Где кто, этого, правда, не скажешь.
Ха, велика важность! Пусть сидят! И едят себе! Пусть делают что хотят! А то пришли обязанности раздавать! Что ты без дела шатаешься! Ну и шатаюсь! Моя палатка — ваша работа! Ишь, с меня семь шкур сдирать! Не выйдет! Но поговори ты с дураками! Задрали нос и ушли! Вот здорово, если ночью дождь ливанет! Я в палатке буду посапывать и посмеиваться.
Снова стали доноситься голоса.
Он прислушался. Чего они там орут?
Хотя нет! Голоса вовсе не из-за реки. А прямо отсюда, из леса. Кто-то идет по дороге. Теперь запели. Про поленницу. Мотив тот же, но слова другие. Похлеще.
Он подбросил в огонь веток. Вокруг стало светлее. Дорога хорошо видна. На ней две фигуры.
Песня замолкает. Фигуры останавливаются. То ли совещаются или оценивают положение. Затем начинают приближаться.
— «Сижу я у костра…» — заводит один из идущих новую песню.
Другой тут же подхватывает. Но песня у него своя:
— «Э-э-та-а ро-ма-а-а-анти-каа…»
И обе песни обрываются. К костру подходят два парня. Совсем еще юных. Пламя костра отсвечивает на «молниях», на громадной пряжке и коричневой бутылке. Ее один из подошедших держит меж пальцев.
Завязывается разговор.
— Да здравствует костровой!
— Какой там костровой…
— А чего ты клюешь здесь?
— Так…
— Во шутник! А другие где?
— Других нет…
— Храбрец! Дети все на лето в лес! Прямо один и пришел?
— Да нет, не один…
— Чего мелешь? Пришел не один, а сидишь один!
— Другие ушли…
— И ты, божий человек, теперь один бьешь поклоны?
— Один…
— Так что уважаемые товарищи собрали свои манатки и дали трепака?
— Ну да…
— Так что небольшое расхождение идеалов?
— Ну да…
— Вот поросята! Господи, все ты видишь и не грохнешь! Дружба — ценный клад! А тут дружки по-свински тягу дали!
Ясность внесена. Пришедшие бухаются к костру. Суют бутылку приунывшему пареньку.
— Глотни! Настроение поднимается по стопочке, еще древние эстонцы говорили.
Отказаться неудобно. Пригубил. Только у угощающих глаз острый:
— Чего играешься! Давай тяни! Это же настоящий «Старый Таллин»! Давай, давай!
Он снова подносит бутылку ко рту. Один из пришельцев подталкивает. Большой глоток перехватывает дыхание. Слезы выступили на глазах. Но все же прошло. Будто огненной струей провели в груди.
После того как бутылка завершила круг, кое-что прояснилось. Джон и Том приехали из города на праздник. На деревенский праздник. Он оказался ни туда ни сюда. Музыканты допотопные. Гнали только дедовскую муру — вальсы и фокстроты. О девчонках и говорить не стоит. Вот и пришлось купить коричневую бутылку. А то в чужом лесу страх возьмет… Ну а теперь нашли еще одного дружка с незадавшейся судьбой…
Бутылка пошла по второму кругу.
Он уже не противился. Ребята мировецкие! Не задаются, и все такое.
После второго круга проясняется еще кое-что. Мальчишку зовут Калью. Предатели устроились на другом берегу. Вон костер еще теплится. Мальчишки, наверно, в сарае. Уже сопят. Дело детское…
Два больших глотка дают о себе знать. Удлиняют разговор и подбавляют злого куражу. Свершившаяся несправедливость все больше пронизывает сердце Калью. И настроение, соответственно, становится все горше. Участливые слушатели поддакивают и подогревают. Так что приговор вынесен. Ясный. Крепкий, как тройное мужское слово. И звучит он так: не всякому лягушонку дано командовать! Сами как церковные крысы. А тут у человека лучшая в Прибалтике палатка! Отданная, так сказать, в общее пользование. А у них, у крыс, только губная гармошка и котелок. И смеют еще распоряжаться. Ха!
Следующая сцена — экскурсия к палатке. Джон говорит, что такую можно в любой час ставить во Флориде. Сопляки пусть приходят с шапкой в руке! Раньше не пустят в палатку! Он бы не пустил!
Разговор течет. Бутылка ходит по кругу. Временами пробуют затянуть песню. Но из этого ничего не выходит. Один не знает слов, другой — мотива, третий — ни того, ни другого!
Тогда Том говорит:
— А что, други! Если выкинуть штуку! Свернуть заречным соплякам носы! А?
