Вилли - [15]

— Вот же бестолочь, — удивился Вилли. — Нет, конечно. Он просто махал тому, другому. А тут мы. Ну, он и замер. Они всегда так.

Мы остановились. И тоже замерли. И я постарался сделать вид, что я — это не я, а знак «Осторожно! Мальчик на велосипеде!». И тогда я увидел, как этот человечек-из-палочек осторожно опустил руку. И застыл.

— Кто они? — спросил я у Вилли.

— Стражники. Следят за порядком. Смотрят, чтобы всё было по правилам.

— А что они сторожат?

— Не что, а кого! Нас с тобой. Ну и вообще город. Трудная работа. Нужно быть внимательным. Но иногда они любят сбегать. Они же разные, ты не замечал? По чётным числам одни дежурят, а потом другие. Они меняются.

— Я всегда думал… Они же нарисованные!

— Ничего себе. Ты что, не выспался? С кровати не падал ночью? Нарисованные! Скажешь тоже!

— Но как же, Вилли… Если они меняются, тогда где тот, который отдыхает? Почему я их никогда не видел?

— Да они к тебе поворачиваются боком, и всё. У них же нет толщины!

Вот почему я их не вижу. Нет толщины. Такие узкие, что их даже не видно.

Мы поехали дальше, и я увидел других Стражников тоже. Они и правда перемигивались, махали друг другу. Уже не стеснялись. Может, поверили, что я и правда тоже дорожный знак — «Осторожно, мальчик на велосипеде!». На всякий случай посмотрел на свои руки — да нет, всё нормально. Есть у меня толщина.

Мимо книжного магазина, через мост и за угол. И совершенно случайно, просто так получилось, мы приехали в переулок Маятников. У дома номер пятнадцать чинили подземные трубы, и яма была огорожена решёткой. Человечек-из-палочек со знака «Дорожные работы» кивнул мне и помахал своей лопатой. Я тоже помахал в ответ — и тут увидел, что в доме номер пятнадцать в одной квартире горит свет. На втором этаже.

Я сначала хотел позвонить в колокольчик с зелёным шнурком. Но побоялся, что разбужу кого-нибудь из соседей. И мы объехали дом с той стороны, где сад и кухня. Там, с другой стороны, — большой холм, и дом как бы забирается на него. Поэтому второй этаж с этой стороны там оказывается первым. И, когда объезжаешь, приходится втаскивать велосипед по узкой крутой лестнице вверх. Хорошо ещё, что Вилли не очень тяжёлый.

Зато там как будто теплее, на той стороне. И там есть маленький сад и кухня. И ещё там на деревянных ступеньках сидит длинная-предлинная Августина Блюм.

— Привет, — сказала она. — А я как раз тебя жду. Пойдём завтракать!

И мы пошли завтракать. Я ей рассказал про Стражников. И она совсем не удивилась. То есть по-другому удивилась:

— А ты что, не знал?

Я всё хотел спросить, откуда она знала, что мы приедем так рано, до школы. Но почему-то так и не спросил.

Мы ели омлет с сыром. Это очень вкусно, гораздо вкуснее, чем творог, которым кормит меня утром мама. Про кашу я уж не говорю.

— Знаешь, у меня родители должны приехать, — сказала она. — Я всё жду, жду. То есть я привыкла одна. Но иногда неплохо, когда родители. Вот если бы в нашем городе был театр…

Тогда я рассказал ей, что у Коли папа тоже работал в театре. В оркестре. А теперь не работает, потому что нет театра. И ещё я рассказал ей про Марка.

— Видишь, как оно получилось, — сказала Августина. — Ты давно хотел с ним дружить, а оказывается, он тоже. А ты и не знал.

— Да. А ещё я не знал, что Коля Марченко играет на скрипке. И что никакой он не Комарик.

— Да, — засмеялась Августина, — если на скрипке, тогда не Комарик. Скорее Сверчок.

Я улыбнулся. Коле подходит имя Сверчок. Но я не знаю, будет это обидно или нет. Так что на всякий случай не буду ему говорить.

— Хорошие у тебя друзья, — вздохнула Августина. И замолчала. И я тоже замолчал. Так мы молчали и молчали. И я понял, что мы и дальше будем молчать, если я ничего не скажу. И сказал вот что:

— Августина… а хочешь? Хочешь, мы придём к тебе с ними вместе?

Мельница

Ну что, мы и пришли. Коля не смог, он как раз занимался с папой, и мы были с Марком вдвоём.

Он сначала растерялся. Я говорил ему, конечно, что Августина высокая. Но он думал, что я преувеличиваю. А теперь он всё смотрел на неё и смотрел.

— Почему я тебя никогда не видел? — спросил он. — Город ведь небольшой. Я бы тебя запомнил. Обязательно запомнил бы.

— А я никуда не хожу, — пожала плечами Августина. — Только в магазин — за мукой, и сахаром, и что там ещё нужно, и назад. Раньше проще было. А теперь все смотрят, оглядываются. Не люблю, когда так смотрят. А что дальше будет, даже и не знаю.

Она вздохнула. Да, тяжело быть человеком, на которого все постоянно смотрят. Но что же ей теперь, дома сидеть? Всю жизнь?

— Пускай смотрят, — сказал Марк. — Они просто завидуют. Тебе сверху видно больше их всех.

Похоже, он совершенно забыл, что рядом есть я. И что рост у меня не очень. И что мне это может быть обидно. Вообще, мне показалось, что Августина тоже забыла, что есть я. И мы с Вилли тихонько ушли. И поехали кататься. Ну и пусть. Зато она теперь не одна.

* * *

Мы поехали по дорожке, сначала тихонько, а потом всё быстрее. Сиреневые кусты, зелёные заборы, речка и мостик, там-там-парарарарам. Ехали и ехали, всё дальше. И Вилли молчал, и я. Мне даже не хотелось особенно смотреть по сторонам, а просто хотелось ехать, дальше, дальше. Нравилось, как шуршат камешки под колесом и свистит в ушах ветер. И мы, похоже, уехали довольно далеко, туда, где я никогда ещё не был. И тут я увидел мельницу. То есть она раньше была мельницей, а теперь у неё не было крыльев-пропеллера. Похоже, её давно забросили. Наверное, теперь мелют муку каким-то другим способом, современным. Муку для Августины Блюм. Хотя Августина тут совершенно ни при чём.