Вилли - [14]
— На проигрывателе. Старый, мамин. Диски тоже есть, но она больше любит пластинки. Там оркестр играет, и пианино ещё.
— Наверное, рояль, — поправил меня Коля. — Пианино — это маленькое, для дома. А рояль — такой, с крылом. Большой, в общем. А общее название у них — фортепиано.
Ничего себе, я и не думал, что Коля может такое длинное за один раз сказать. А про фортепиано я сам знал, конечно. Но почему-то забыл.
— Севка, — сказал вдруг Марк, — так тебя зовут одинаково с Бахом! Вы тёзки!
— Ну да, — кивнул я, — меня в честь него и назвали вообще-то.
— Вот это да, никогда бы не подумал!
— А я, — сказал вдруг Коля, — с самого начала как раз подумал. Что Себастьян — в честь Баха. Почему-то.
И он страшно смутился. Не привык так много говорить.
И тут я вспомнил наш разговор с Августиной и спросил:
— А когда он жил вообще?
— Давно, — пожал плечами Коля. — Родился в 1685 году, а умер в 1750-м. Вот, у меня в нотах написано.
— А откуда же тогда пластинка? Тогда же ещё не умели записывать звук!
— Почему не умели? Вот, записано нотами!
— У меня же пластинка, а не ноты!
— Ну и что, — сказал вдруг Марк. — У нас тут нет никакой пластинки, а просто Коля играет. И всё равно это музыка Баха.
— А, — вдруг дошло до меня, — то есть на пластинке не он играет! А другие — его музыку. Обидно даже. Я всегда думал, что это он сам.
— А скажи, странно, — Марк говорил и задумчиво листал ноты, — что человека давно нет, а его музыка есть. Он и думать не мог, что будут какие-то пластинки, вообще не думал, наверное, что так долго будет. Ну, мысли его будут. Как это объяснить?
Вот удивительно! Я первый раз видел, что Марк не может что-то объяснить.
— Он же всё равно есть, раз ноты! Вот Коля играл сейчас то, что было в его голове, Баха. Понимаете?
— А может… Может, у них тоже такой город? Невидимый. Если человек написал хорошую музыку, то он как бы построил там дом. Но попасть в этот город может только тот, кто понимает в музыке. Умеет читать ноты.
— А те, кто просто слушают? Те не могут? — спросил Марк.
— Нет… То есть да, но… Не знаю, я запутался.
— Я понял, — сказал Комарик. — Композиторы строят город из звуков, и любой человек может туда попасть, если слушает. Ходить по улицам. Но жить в этих домах могут только те, кто умеет играть их музыку сам.
Я обрадовался, что Комарик понял про мой город даже лучше, чем я сам.
— А книги? — вдруг спросил Марк. — Это ведь тоже дома, а? Тоже город. Кто читает — как будто в это время живёт там.
— Значит, в твоём городе есть место и для писателей? — спросил Комарик.
Я не мог объяснить до конца, но чувствовал, что всё верно. Если человек что-то такое сделал в жизни важное — значит, он построил в этом городе дом. И дом уже никуда не денется, всегда будет стоять. Пока люди читают книги и слушают музыку.
— А учёные? — спросил Коля.
— Почему учёные? — не поняли мы с Марком.
— Ну как! Учёный, например, открыл какой-то закон природы. И вот он столько лет работает!
— А до этого учёного, можно подумать, не работал, — засмеялся Марк. — Я вообще думал об этом, о смысле научных открытий. Они же всегда были, просто нужно открыть! И получается, кто первый открыл, тот и молодец. Как Северный полюс. Вот есть закон Архимеда. А на самом деле это закон не Архимеда, а просто воды. Он и до Архимеда чудесно действовал.
— Зато человек изобрёл паровоз, например. А в природе раньше не было паровоза, — сказал я. — Слушай, Коля, а кто скрипку изобрёл?
— Не знаю, — он пожал плечами, — мне кажется, она не сразу… Не сразу получилась такой. Значит, изобретало много людей.
— Ну да, — сказал Марк. — Похоже, в Севкином городе народу хватает. Прямо целый мегаполис у тебя там, Севка.
— Почему у меня? — смутился я.
— Потому что кто открыл, тот и молодец, — засмеялся Марк.
А Вилли обиделся на меня. Даже разговаривать не хотел.
— Послушай. Ну пойми, я с велосипедом, а они нет. Им же обидно.
— А мне не обидно?! Мне, значит, нормально. Ты с ними! А я тут совершенно один! Вообще! Совсем уже!
— Ладно, не дуйся. — Я погладил его по рулю. — Хочешь, я завтра пораньше встану и мы с тобой покатаемся, ещё до школы?
— Не встанешь. Проспишь.
…Конечно, я не проспал. Потому что как можно проспать, если тебя ждёт лучший в мире велосипед? Я даже чай не стал пить. Ещё, чего доброго, мама проснётся.
Было шесть утра. Даже ещё не очень светло. Холодно: я надел шарф и натянул капюшон. И на улице — никого. Только ветер гонял по пустым тротуарам бумажки. И мы поехали кататься, просто так.
— Видел? — спросил меня Вилли.
— Чего? — не понял я.
— Стражник сбежал.
— Какой ещё стражник?
— Какой-какой. Зачем тебе глаза вообще?! Ничего не видишь. В городе живёшь, а не знаешь. Вот, смотри, ещё один! Этот на месте. Успел!
А я не видел никого на улице. Совсем. Было очень рано и совершенно пусто. Даже дворник ещё не проснулся. Только пустые улицы и дорожные знаки. Знаки! С человечком на пешеходном переходе было что-то не так. Я не понял пока что, но не как всегда. Ой! Как это?!
— Понял? — усмехнулся Вилли.
У него рука была поднята, у этого человечка. Обычно же у них руки внизу, а этот будто кому машет.
— Он всегда такой был? — спросил я.
