Виктория - [82]

И снова вскинулась, как от удара в спину.

«Господи, как я люблю острый перец, когда беременная!» — сказала она себе, будто стараясь не замечать того, что с ней происходит. Когда мужчины и подростки отправились в синагогу, она ушла к себе в комнату, уселась в лохань и, не торопясь, помылась. Клемантина с Лейлой боролись с дверью, к которой был прислонен стул, и наконец протолкнулись и влезли в проделанное ими узкое отверстие. Прижавшись плечом к плечу, они сидели рядышком на кровати и глядели на нее изумленными глазами, а Виктория радовалась им, будто в этом был залог того, что ее дочь не познает одиночества. Она все еще не могла привыкнуть к мысли, что Рафаэль вернется живой. А если и вернется? Будет себя вести, как человек из Абадана? Ну, тот ручной голубь по сравнению с неуемным Рафаэлем. А может, Рафаэль уже пустил в Ливане корни и не захочет расставаться с горами? Зачем ему возвращаться к изнурительной скудости их переулка? Ох, если бы сгинула ее беременность будто хворь! Если бы съежилось брюхо, как опустевший бурдюк! Зато девчонок это гигантское брюхо, на котором сияли и лопались мыльные пузыри, совершенно заворожило.

— Мама, можно потрогать твой живот? Мне нравится чувствовать там малыша.

«Малышку, — поправила ее про себя Виктория, — очередная напасть, беда, разорение, скорбь и траур».

Лейла подошла, и Клемантина тоже, держась за ее подол. У Виктории из глаз лились слезы.

— Это не игрушка, девочки!

Хотя и было что-то утешающее в этих кончиках пальчиков, ласкающих ее живот. Кто это сказал, что участь каждой женщины — горькое рабство? Тут же пришла тоска: истерзанная мать, брошенная всеми Азиза, Мирьям, глотающая оскорбления от своего слесаря, Тойя — просто игрушка в руках Дагура и когда он трезв, и когда вдрызг пьян. Каменное лицо Кларисы, которая влипла, выйдя замуж за тупицу. Да та же Нуна Нуну — куда попала она после того, как ее так нежили и баловали? В изгнание, далеко от дома. И что бы стало с ней самой, если бы это она, а не Рафаэль подхватила чахотку? Чем бы пожертвовал муж ради ее спасения? Наверняка захлебнулась бы собственной кровью и давно бы лежала в могиле.

«Нет, нет, сегодня вечером я не рожу! — приказала она себе. — В субботу запрещено зажигать лампу. И в доме гость, чужак. Не сегодня, нет. В субботу вечером или в воскресенье». И она надела платье и заплела свою длинную косу.

— Мама, Лейла не верит, что Сюзанна лежит в могилке. Она говорит, что никто не может так долго лежать в земле.

— Все мы в конце возвращаемся в землю, — сказала Виктория.

Ее мать хлопнула себя по лбу и кинулась в уборную, ее рвало. Салима с Назимой отомстили за Фуада, обрушив удары на Нисана, который задумал за ними подглядывать, пока они моются. Из-за сильной жары субботний ужин перенесли на крышу. Азизу оставили внизу, разместив перед ее лежанкой полную тарелку еды.

После полуночи Виктория присела на своем матраце. Рядом с ней спали Клемантина и Лейла, матрацы которых касались друг друга. На краю крыши храпел оглушенный араком Дагур. Спящие, брошенные под сияние звезд, жаждали, чтобы хоть легкое дуновение ветерка пронеслось в этой тягостной духоте. Москитная сетка недвижимо, как мертвая, висела над широченным ложем Мирьям и Гурджи. Усталая луна опустилась за далекие крыши.

Кого же ей позвать?

Азиза там, внизу, давно погрузилась в свой глухой сон. Тойя зажата между колен Дагура. Бессчетные мужчины от Индонезии до Ирака спят с подушками между ног. Рафаэль тоже любит так спать. А малышка Тойя служит такой подушкой для Дагура. Ее детское личико прячется на его брюхе, а рука его слабо покоится на ее голове.

— Мирьям!

Москитная сетка не шелохнулась.

— Мирьям!

Лицо Мирьям — опухшая, помятая луна — выглянуло из-за белой ткани.

— Мирьям, кажется, началось.

— Именно вот сейчас! — прошептала мать. — Нашла время!

— Нужно позвать повитуху, — сказала Виктория.

— Я твоего отца будить не стану, — сказала мать. — Он много выпил, и ему скоро вставать в синагогу.

Мирьям пощелкала языком:

— Жалко, что ты не сказала перед наступлением субботы. Мы бы внизу оставили горящую лампу.

Заблестели глаза посланца, лежащего в стороне, на матраце, возле перил. Он, похоже, понял, что происходит. Виктория застеснялась, но делать было нечего.

— Кто-то должен помочь.

Стали расталкивать Мурада.

— Что вам надо? — разозлился тот.

— Нужно привести повитуху к твоей сестре.

— Это же Божий страх! — содрогнулся он. — Один я в такую темень не пойду. И кого звать-то?

— Да хоть Джамилу, — прошептала Виктория, хотя и знала, что та уже стара и почти ослепла.

Нисан притворился спящим. Заразился страхом старшего брата. «Сколько же мужчин притворяется сейчас спящими!» — подумала Виктория.

— Я спущусь, — вызвался Саид, старший сын Дагура.

С ним спустился и Гурджи, муж Мирьям.

Мирьям держала Викторию за руку. Луна скрылась, и во дворе была тьма кромешная.

— Куда тебя отвести?

— Спустимся ко мне в комнату.

— Да там тьма-тьмущая.

— Можно подумать, что это праздник какой-то! — прокаркал голос матери. — Темень или свет, какая разница?

Виктория слезла со своего матраца, не разбудив Клемантину, и вместе с Мирьям направилась к утопающим во мгле ступенькам.