Виктория - [8]
Эти прикосновения будили и колыхали в ней неведомые доселе чувства, ее охватывала слабость, головокружение, и под чадрой не хватало воздуха. Сбросить же ее с себя она не решалась, только обмахивалась ею дрожащими пальцами, как веером. Молодухам показалось, что она им что-то шепчет, и они стали прижиматься еще сильнее. Виктория кусала губы, чтобы прогнать тьму, которая вокруг нее будто смыкалась. «Оставьте меня в покое!» — чуть не крикнула она в голос, но удержалась. И почему-то стыдно было от сознания, что она вот-вот рухнет из-за простого, обыкновенного голода, уже и мужские щипки нипочем. Когда человек умирает, сказала она себе, какое ему дело до щипков, какое ему дело до голода! Только что смерть убегала от нее на этом мосту, оставляя одни щипки да голод. Перед тем как выйти из дома, она досыта накормила своих малышек Клемантину и Сюзанну и попросила сестру за ними присмотреть — опасалась, как бы про них не забыли, когда забеспокоятся из-за ее долгого отсутствия. Нет отсутствия длиннее смерти, сказала она себе теперь, получив очередной щипок.
Но укусы голода отвлекали от мыслей о смерти. Такого же голода, какой царил в подвале в ту далекую зиму.
Перед Пуримом[7] из Дамаска пришло известие, что Рафаэль и правда путается с той самой певицей. И понеслись злые пересуды, кто, мол, кого там содержит. Одна Азиза не бросила в него камня.
— Он и мужику не позволит кормить себя из милости, а уж чтобы жить у шлюхи на содержании, такого быть не может. Он парень с яйцами!
— Последи за своим языком, женщина! — возмущался Йегуда.
Азиза посмеивалась, будто говорила о веселой забаве:
— Ты, Мирьям, этим бредням не верь! — И, взглянув прямо в глаза своему деверю Азури, добавила: — У Рафаэля и яйца, как у мужчины, и голова мужчины.
Азури отвернулся. Виктории не по себе стало оттого, что дядина жена осмеливается так вот дерзить ее отцу, так его подкусывать. Ждала, что тот осадит ее, а он промолчал. Лишь слегка побледнел и передернулся, будто ему вдруг одежда сделалась тесна. Обычно лишь глянет уничтожающе — и наглец замолчит. А тут затушил сигарету носком ботинка, зажег другую, и показалось, будто он прячется за дымом, плывущим из-под больших усов. Так оно или эдак, но Йегуда с Азури из набожного великодушия снова взялись спасать беспутного отца Рафаэля. С помощью Михали оплатили его долги, сняли и оборудовали для него новую переплетную мастерскую. На сей раз он продержался почти до Тиша бе-ав[8]. И все это время, пока выполнял роль кормильца, слонялся по дому, как арестант, который в ужасе от соседей по камере. И уши его будто вслушивались в звуки иные, далекие. В конце концов он исчез, как исчезал много раз прежде, исчез, как исчез Рафаэль. Сыновья и дочки вновь погрузились во тьму подвала, и Двор словно предал их анафеме: оставшийся всегда расплачивается за того, кто удрал.
Наджия, чувствуя себя человеком, чьи предсказания наконец-то сбылись, все ждала от Виктории слез и рыданий и напророчила дочери, что она кончит тем, что прыгнет за утешением к нему в постель, точно как Нуна Нуну. Ведь неспроста же она избегала нормальных парней, а все пялилась на Рафаэля! А тот взял да и улетучился, как пар из лохани со стиркой, вот! Язык ее молол без устали.
— Еще бы! — говорила она. — Виктория больше со мной на крышу не лазит, потому что все трюки уже изучила.
— Ой, какая же я дура, какая идиотка! — укоряла она себя за то, что только сейчас поняла всю правду. И пока Двор просто игнорировал обитателей подвала, Наджия притащила свою разделочную доску прямо к самому входу в подвал и вдруг превратилась в рачительную хозяйку и стряпуху; привела к этой гигантской доске носильщика с базара, чтобы выкладывал на нее овощи, и виноград, и финики. Словно новая жизнь пульсировала в ее пальцах, когда она потрошила кур, резала рыбу и мариновала бараньи ребрышки, и все это поигрывая плечами и напевая, пока с коврика на втором этаже не раздался наконец гневный окрик Михали:
— Побойся Бога, женщина!
И, будто по слову Михали, из этого подвала, попавшего в осаду сытости и изобилия, вышла безмолвная процессия отощавших существ. Во главе ее шла мать, Ханина, с горшком в руках, а за ней сыновья и дочки, будто принадлежащие к двум разным расам: половина низкорослых, плотных и почти чернокожих — в мать, а половина высоких и светлых — в отца. Наджия поспешила прикрыть мясо и фрукты тонкой тряпицей — в страхе перед дурным глазом, но члены процессии даже взглядом не удостоили эту ее доску, уставленную всякой всячиной; они обогнули Наджию и кучкой уселись у входа в кухню. Ханина встала на колени перед третьей плитой, принадлежащей ее семье, и разожгла под горшком хворост.
Тем временем спор между родителями Мирьям перешел в нешуточную ссору. В тот день многие отправились на встречу с раввином Шимоном Агаси, старцем, которого попросили дать толкование, пусть и запоздалое, восстанию младотурок[9], засухе, которая длилась уже второй год, принудительной вербовке молодых евреев в ненавистную турецкую армию и вздорожанию цен. Йегуда чуть не задохнулся в давке Главной синагоги, ослаб, слушая это бесконечное толкование. Раввин предостерегал от неблагонравного образа жизни, который проник в еврейскую общину и прогневал Господа. Всю тяжесть этих грехов Йегуда принял на свои хилые плечи. С разбитой душой и болями в груди он вернулся домой, свалился на лежанку и так и лежал с серым лицом, потухшим взглядом и с уксусной примочкой, которую положила ему на лоб Азиза. Еле бормоча себе в бороду, он шепотом позвал Мирьям, заплетавшую косы перед зеркалом, которое держала перед ней Виктория.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.