Виктория - [38]

Шрифт
Интервал

Рафаэль, не говоря ни слова, отшвырнул окурок сигареты, и он дугой перелетел в пропасть переулка. Через несколько минут он снова был на верхней крыше, а бабушка Михаль, как горб на его спине, и колени ее без всякого стеснения впились ему в бока — старухе все можно, и Эзра движется следом, поддерживая ладонями ее высохший зад.

— Встань! — приказал Азури беременной жене, что притворялась спящей, и той пришлось уступить свое место на матраце свекрови, с которой она больше трех лет не перекинулась ни единым словом.

— Зажги мне сигаретку, — приказала мать семейства Рафаэлю и после того, как вдохнула и выпустила из себя первую затяжку, сказала: — А теперь продолжайте.

— Я увожу семью в Басру, — сказал Рафаэль.

Михаль сделала три затяжки и выпустила дым к звездам.

— Долгие недели езды в повозке, и это в мирное время.

— Верно, — сказал Рафаэль.

— Чокнутый, псих! — вскипел Азури.

— Тихо, Азури. И как же ты туда поедешь? Басру захватили англичане, и пока, мы слышали, турки возле Амары надавали им по зубам. Рассказывают про вереницы пленных, золотоволосых и чернявых индусов. Всех их гнали по улицам Багдада. Как ты пройдешь между воюющими армиями с грудной малышкой, женщинами и военнообязанными мужчинами?

— Некоторые попробовали и спокойно прошли.

Азури ухмыльнулся:

— Найди дурака, который согласится везти вас в повозке под пушками.

— Шауль согласен. Лоточник много крутился по деревням, ему все дороги знакомы.

— Дряхлый мул, вот и все, что есть у этого Шауля, — продолжал подсмеиваться Азури. — Как отъедете от Багдада, так и взвалите его себе на спину.

— Потому я и опоздал. Купил сегодня вечером.

Азури, пытаясь скрыть изумление, закричал в голос:

— А с отцом твоим что?

Рафаэль был с дядей вежлив.

— Папа натерпелся вне дома. Он останется в яме.

— И как же Шауль бросит семью и смотается в Басру? Он ведь застрянет там на годы. Пока война не кончится. А он не из тех, кто детей бросает.

— Как раз наоборот. Он в восторг пришел. Он и так рискует жизнью изо дня в день. Самолично помог мне выбрать лошадей. Только в одном заупрямился. А кстати, совсем забыл. Дагур, Наджия, послушайте. Мы купили лошадей в одной конюшне, возле дома вашей матери. Вам нужно завтра пойти туда, сидеть шиву. Пришло известие о вашем брате.

Наджия рванула на голове волосы, порвала ворот на платье и стала бить по своим налившимся от беременности грудям:

— Моше, мое солнышко, бедный мой Моше!

И, что необычно, вызвала сочувствие обитателей Двора. Азури вытер глаза рукавом своего кафтана и, чтобы скрыть свои чувства, спросил Рафаэля:

— Что за условия у Шауля?

— Как сказала бабушка, он надолго застрянет в Басре, и ему надо, чтобы, пока его нет, кто-то поддержал его детей.

— Мы евреи, — заявила Михаль. — Мы от них не отвернемся.

Рафаэль грустно улыбнулся. Старики обещают, да выполнить не в силах, особенно когда вокруг война.

Наджию разозлило, что люди так быстро смирились с гибелью ее брата. Она расцарапала ногтями лицо, и ее траурные вопли, отдаваясь в стенах, понеслись по всему переулку. Причитания скорби передавались с крыши на крышу.

Азури вытащил Рафаэля на лестницу.

— Сам-то понимаешь, что тянешь и себя, и всю семью на верную смерть? — В глазах Виктории никогда еще Азури с Рафаэлем не были столь близки друг к другу.

— Если я останусь здесь, меня зацапают турки, — сказал Рафаэль.

На следующее утро семья Рафаэля связала тюки и принялась ждать. Мужья сестер выползли из ямы, после длительного неподвижного сидения они еле держались на ногах. Было ясно, что невозможно протиснуть в узкий переулок повозку, запряженную двумя лошадьми, а потому Рафаэль и члены его семьи с поклажей на плечах двинулись длинной вереницей пешком; они были переодеты в платье турецких крестьян.

Рафаэль коротко, взглядом, попрощался с Викторией, а Мирьям с Эзрой пошли их проводить до конца переулка. А потом на Двор опустилось великое одиночество, будто все обитатели его покинули. Причитания Наджии бились о старые стены, пока Азури не приказал Дагуру:

— Бери свою сестру, и идите сидеть шиву у вашей матери. Я пришлю с базара все, что вам понадобится.

— Тойя останется здесь. Где она?

Его пугало слишком тесное общение с сестрой Наджией, да еще в течение целой недели! Тревожило и быстро наступающее возмужание Эзры.

Глава 11

Керосиновая лампа бросала красноватый отсвет, и защищенное пространство аксадры все было засыпано нанесенными бурей крупицами песка; они были везде — на полу, на циновках, на лицах людей. Песок хрустел под зубами, белил обнаженные головы. Из-за пыли, покрывшей его лицо, скукожившийся в углу Элиягу походил на злобного призрака. Буря, будто раненый зверь, выла в стенах переулка, мотала лохмотья белья на веревках, доносила далекие крики женщин и запахи пустыни. Йегуда, стряхивая пыль с бороды, упорно читал Псалмы. Жестяную перегородку с верхней крыши сорвало, и она с жутким скрежетом носилась по воздуху. Азиза при каждом порыве ветра вскакивала на ноги и ударяла себя в тяжелые груди.

— Господи помилуй! — пищала Тойя следом за ней и затыкала кулачком рот, и по ней было видно, что больше всего ее пугает паника Азизы.


Рекомендуем почитать
Револьвер для Сержанта Пеппера

«Жизнь продолжает свое течение, с тобой или без тебя» — слова битловской песни являются скрытым эпиграфом к этой книге. Жизнь волшебна во всех своих проявлениях, и жанр магического реализма подчеркивает это. «Револьвер для Сержанта Пеппера» — роман как раз в таком жанре, следующий традициям Маркеса и Павича. Комедия попойки в «перестроечных» декорациях перетекает в драму о путешествии души по закоулкам сумеречного сознания. Легкий и точный язык романа и выверенная концептуальная композиция уводят читателя в фантасмагорию, основой для которой служит атмосфера разбитных девяностых, а мелодии «ливерпульской четверки» становятся сказочными декорациями. (Из неофициальной аннотации к книге) «Револьвер для Сержанта Пеппера — попытка «художественной деконструкции» (вернее даже — «освоения») мифа о Beatles и длящегося по сей день феномена «битломании».


Судный день

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Русалочка

Монолог сирийской беженки, ищущей спасение за морем.


Все реально

Реальность — это то, что мы ощущаем. И как мы ощущаем — такова для нас реальность.


Сборник памяти

Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.


Обручальные кольца (рассказы)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.