Виктория - [36]

— Если этот идиот вернется днем, никто пусть пальцем не пошевелит! — гневно приказал он и, не притронувшись к завтраку, ушел в свой торговый дом, даже чаю не попил.

Над Двором нависло траурное молчание. Часы отстукивали, а Рафаэль все не шел. Наджия всякий раз, как Виктория проходила мимо, цокала языком, и потому та избегала с ней сталкиваться — чтобы не показать беспокойства. Перед тем как мужчинам вернуться с работы, женщины усадили Эзру в середке и стали выпытывать, что ему известно про связь Рафаэля с Рахамой Афцей. А он и давай рассказывать, пока те не сообразили, что он их просто морочит.

— Ну сходи, расспроси сестру Рахамы! — стала упрашивать Мирьям.

— Еще чего? — хрипло прикрикнула на нее Азиза.

— А вдруг сейчас, в эту минуту его тащат без питья, без еды на войну!

— Допустим, он, не приведи Господь, попался туркам в лапы, — возразила Михаль, — откуда же сестре той женщины про это знать?

Виктория на людях не осмеливалась произнести ни слова.

Но Мирьям не отступала:

— А может, он прячется у Рахамы, дожидается темноты. Стоит проверить.

— Ладно, пойду и проверю, — вызвался парнишка.

Азиза аж глаза выпучила:

— А тебе-то откуда дорога известна?

— Когда Рафаэлю было столько, сколько мне сейчас…

— Свяжите этого распутника веревками! — вмешалась в разговор Михаль.

И молодые девушки будто только того и ждали. Тут же на него накинулись. Связали ему ноги, прикрутили к бокам руки и таким вот рулоном положили в затененную аксадру. И ни угрозы кулаками, ни слезы не помогли. Когда он пожаловался, что хочет пить, ему приподняли голову и напоили в лежачем положении. После этого он сказал, что хочет по малой нужде, вот-вот лопнет. После короткого препирательства его просьба была отклонена.

— Сикай в штаны! — рассмеялась ему в лицо Мирьям.

Будто в полном смятении он быстро перекатился по земле, опрокидывая и ломая все, что на пути, и пытаясь вцепиться зубами в ноги расшалившихся девчонок. Мрачный Двор наполнился испуганными и радостными визгами, и засевшие в яме мужчины затаили дыхание, не понимая, что там, наверху, творится.

— Если будешь вести себя тихо, когда мы поднимем тебя на ноги, я готова сама снять тебе штаны, и сикай себе на здоровье! — очень серьезно предложила Тойя.

— Наджия! — позвала Азиза, и от смеха жир на ней чуть не лопался. — Ну надо же, какую жучку отыскал твой братец! Еще из пеленок не вылезла, а посмотри на нее!

— Мама! — вопил Эзра. — Я сейчас сдохну!

Когда мать подошла его распутать, девчонки, все, кроме Виктории, сиганули в подвал, где проживала семья Рафаэля, и своими телами приперли дверь изнутри. Эзра вытащил член и в знак протеста дважды обогнул двор, пуская струю, будто из желания все вокруг осквернить. Мать его просто таяла от удовольствия. Такой гордый и дерзкий, и до краев полный член сулит дивное будущее! — говорила она старухам. А Эзра подбежал к двери, за которой попрятались девчонки, и облил ее остатками мочи.

И тут вошел Рафаэль.

Никому и в голову не пришло допрашивать его, где он был. Он терпеливо дождался вечера, поужинал и после этого спустился в яму. И с Азури они друг друга не замечали.

Дни бежали, и рычания, раздающиеся из чрева земли, становились все яростней и казались громом, предвещавшим беду. Сейчас там сидело девять мужчин, стиснутых в темноте узкой ямы. В затхлом воздухе, провонявшем дерьмом, потом, зловонной землей и гнилыми зубами, нервы были натянуты до предела. Не было места расправить члены или удобно вытянуться на циновке. Время от времени кому-то приходилось съеживаться до состояния зародыша, чтобы другие смогли вздремнуть. Те, что поболтливей, мешали молчунам.

Молодой зять Элиягу любил побалагурить, а Мурад напускал на себя важность, как учитель в бейт мидраше[26]. Зять, что постарше, не стесняясь, рыдал, и именно глубокой ночью, когда снаружи воцарялась тишина, сочившаяся в яму густою струей, которая вот-вот поглотит тех, кто внутри. Было ясно, что его судьба — помереть на чужбине от пули, выпущенной из чьего-то ружья. Мурад чавкал так громко, будто шел по гальке. А Рафаэль ел тихо, как птичка. Через некоторое время он потребовал, чтобы им принесли запас свечей и чтобы к нему в яму спустили книги, лежавшие у него в сундуке. Пламя свечи, горевшей возле склоненной над страницами головы, оказывало на кучку мужчин странное воздействие.

Неподвижный свет походил на чуждое око, сурово на них взирающее. Некоторые, будто попав под его гипноз, стали со смехом и слезами предаваться воспоминаниям о делах, давно позабытых. Мурад вдруг расплакался — будто это только сейчас случилось, — что Рафаэль ущипнул его в хедере, где они когда-то учились в детстве.

Жидкое пламя свечей вдруг до омерзения ясно осветило все недостатки и слабости человека.

— Неужели не можешь хоть раз присесть как человек — задницей в ведро? — набросился Рафаэль на отца. — Направь ты свой шланг внутрь. Все циновки затопил!

— Научись говорить с отцом, как положено, наглец! — простонал Элиягу, страдающий от геморроя и запора.

Рафаэль скрипнул зубами:

— С тобой на пару только в могиле лежать…

Отец, как и прочие обитатели Двора, относился к нему с некоторой настороженностью и боязнью, может, потому, что чувствовал и знал — до конца дней быть ему от него зависимым.