Виктория - [106]

Глава 21

Была среда. Виктория разбирала грязное белье у лохани с водой. По всему Двору стояли лохани других женщин, и в них — сверкающие грибы пузырящейся мыльной пены. Наволочка с подушки Альбера. В пятнах от пота и высохших слез. Прямо сердце сжимается. Малыш горько плачет во сне. Платьице Клемантины. За несколько месяцев эти обновки стали ей тесны. Эта нежная девочка вырастет в другом мире, в доме, утонувшем в зелени собственного сада. Она будет держать книгу в руках, будет читать газеты и не станет вроде нее заикаться, когда в комнате еще пара людей.

В квартале Батавин электрические лампы превращают ночную мглу в дневное веселье. Пеленки Линды. Их она замочила в отдельном маленьком тазике, чтобы их запах не перешел на рубашки Рафаэля.

В Батавине замки в домах такие маленькие, что ключи можно уместить в кармане пиджака. В холодные зимние ночи ей не придется вылезать из теплой постели, чтобы открыть ему дверь, когда придет со своих гулянок. Да у нее и служанка будет. Сегодня это принято в семьях с достатком, как у нее. Она наймет себе девушку, и та будет растить ее детей, пока сама не выйдет замуж. Потомство Рафаэля расцветет рядом с ней, и дом, радостный от пения птиц, зашумит от детских голосов. Трусы Рафаэля. Смятые и потерявшие форму после того, как несколько дней пролежали в корзине для грязного белья. Эзра, несмотря на красные глаза и мокрые губы, все такой же балагур. В прошлую субботу рассказал ей про то, что вычитал в одном из журналов. Во Франции женщины проверяют трусы своих мужей перед тем, как их постирать. Что уж такого могут открыть мужские трусы?

Взгляды Рафаэля открывают куда больше.

Свадебная ночь его компаньона Элиаса. Какое-то безумие овладело Рафаэлем перед ужином, предшествующим венчанию. Будто он дружка на свадьбе, брат, отец и жених одновременно. Сейчас, когда она трезво обдумывает все, что тогда произошло, ей кажется, что он не так уж и метался, как показалось раньше. Наверно, это глаза, ставшие очень беспокойными, создавали впечатление беспрерывной скачки. Подвенечное платье, белое, как эта вот пена, отражало непорочность и чистоту красавицы Наимы. Губы ее смело улыбались. Но в глазах выражение, какое бывает у тех, кого ведут на опасную операцию. Флора с мужем Ашером тоже были там, а также Эзра с женой — все гости Рафаэля. В ночь перед венчанием едят стоя. Все делается наспех, чтобы сосредоточиться на молодых, которым предстоит соединиться в браке. Мать жениха не притронулась к угощению, поданному на большом столе. Губы ее были как две ниточки, выкрашенные яркой помадой, и глаза бегали так же, как глаза Рафаэля. Поздравления гостей она принимала с насмешливой гримасой, будто дождаться не могла, чтобы уже кончился наконец этот дешевый маскарад. Слезы матери невесты не были слезами радости. Жених весь дрожал. Рафаэль с высокомерной усмешкой сказал Виктории, что Элиас при всей своей великовозрастности еще ни разу не познал женщину. Несмотря на многочисленных гостей, в доме было холодно, но жених весь в поту. Девушка, которую он так любит, вдруг превратилась в соперника на территории, законов которой он не знает. И ему страшно. Если бы можно было взять ее за нежную ручку и так вот идти с ней вместе до конца жизни! Как он любит ее, когда они в окружении людей, и как дрожит перед тем страшным мигом, когда их оставят одних! Снова и снова спрашивал он Рафаэля, что должен делать в час испытания, и не понимал, почему его компаньон уклоняется от этой темы. Даже слова успокоения ему не скажет.

Флора протиснулась между ним и Викторией. Может, притворилась пьяной. Соус с куриной ножки, которую она держала в красных ногтях, вымазал ей весь подбородок, и она хихикала, и ей было без разницы, что Виктория все слышит.

— А что, если его клинышек пробьет-таки трещину в скале? Ты все время изображал этакое спокойствие. Скажи своей курочке, чтобы поглядела на его руки. Несмотря на болезнь, руки у него сильные. Мне тоже хотелось немного поиздеваться над твоим братцем в первую брачную ночь. Он из-за страха передо мной влепил мне оплеуху и порвал меня как бык какой-то. Не смейся над пугливыми мужиками. Взгляни на его брюки, там, слава Богу, есть все что надо. Твоя курочка…

Лицо у него было неподвижное. Он без слов проглотил все оскорбления невестки. Может, даже нуждался в ее оскорблениях, чтобы не сойти с ума. Курил без передышки, так что Виктория почти его жалела. В любом случае в тот момент отвращение к Флоре было сильнее, чем ненависть к нему.

Флора схватила кусок тушеной рыбы.

— Ну и допустим, он не хлестнет ее по лицу, и его петух свалится, не прокричав кукареку. Раздеться-то ей все равно придется. И он увидит ее всю целиком. И запустит туда свои пальцы. А тебе-то выпало ее потрогать? Видишь? — сказала и кинула рыбью кость на пол. — Ты стряпал-стряпал, а он тебя опередил.

Гости налопались до отвала. Кто-то зааплодировал. Наступило тяжелое молчание, и молодых отвели в отведенную для них комнату на втором этаже. Рафаэль бросил окурок в лужу гранатового сока и закурил следующую сигарету. Уголок рта как-то вдруг задрожал. Виктории в ее ненависти-любви хотелось выкрикнуть: «Завой, заори, зарыдай!» Молчание все длилось. Люди переглядывались, и шуточки, обычные в таких ситуациях, замирали, не успев прозвучать. Флора взорвала тишину громким улюлюканьем, как это делают по традиции женщины из народа.