Виктория - [103]

Рафаэль и Азури сидели, враждебно глядя друг на друга. Никто и не ждал, что тут же и помирятся. Рана от оскорбления так просто не заживает.

Как и ожидалось, звезда Рафаэля взошла в мире бизнеса, а с нею и звезда Виктории во Дворе. И снова расцвела в ее душе мечта, о которой она стеснялась рассказать даже Рафаэлю. Новый дом, по-настоящему новый, пахнущий свежей краской. Окна распахнуты в веселый фруктовый сад, и крыша смотрит на пальмы и гранатовые деревья. Где она видела подобный дом? Может, во время одной из субботних вылазок с отцом, когда он, прихватив целый выводок детей, шел с ними в длинную пешую прогулку. У нее будет комната для приема гостей с вышитыми чехлами на плюшевых креслах. Большая кухня, вся в ее распоряжении. Иногда она видела этот дом в первой своей дреме и засыпала с улыбкой на губах. Она не знала, какова цена этой ее мечты и сможет ли она ее осуществить через год или через десяток лет. Неделю за неделей Рафаэль давал ей какую-то сумму денег:

— Трать, сколько захочется.

Он знал, что дает ей меньше четверти своих доходов. По натуре своей он был транжира, а с тех пор, как чудом спасся от смерти, в кубышку не прятал ничего. Она кое-что откладывала, но чем больше росли эти заначки, тем неуверенней становилось на сердце. Ну что приобретешь на те деньги, которые она скопила? Подвал? Какую-то кухоньку? Сможет ли она когда-нибудь услышать из окошка пение птиц?

Обитатели Двора относились к Рафаэлю с Викторией с некоторым подобострастием, знали, в чем причина их благоденствия. В глазах большинства богач — он также и красив и умен и обладает властью. А потому, когда Рафаэль объявил, что Хана с Элиасом придут в гости на второй день Рош а-Шана, все во Дворе испытали трепет, ощущение, как в канун Песаха, — мыли, до блеска начищали и учили детей не кричать и не хватать еду со стола. Общим туалетом обитателям было разрешено пользоваться только до определенного часа, а потом его особым образом прочистили — промыли, продезинфицировали и объявили, что теперь туда входа нет. Кому надо, пусть идет к соседям.

Здесь почти уже и не помнили Элиаса, каким он был в пору соседства с семейством Нуну. И слова Дагура про его мать посчитали выражением зависти и лицемерия. Сама Виктория мало что могла рассказать любопытным женщинам. Многие были склонны рисовать сына с матерью в довольно неприглядных красках, и Рафаэль не делал ничего, чтобы исправить впечатление от сплетен. Поэтому все поразились виду этой пары, что вошла в калитку и с королевским видом прошествовала через двор к аксадре. Старуха пришла без абайи и в крепкой руке держала сумку из дорогой кожи. Она шла размеренным шагом, задрав вверх подбородок, как кантор, направляющийся к своему пюпитру, и была воплощением высокомерия и изысканности одновременно. Фигура Элиаса была не менее впечатляющей. Он был еще более высокий и статный, чем Рафаэль, лицо гладко выбрито, в лацкане пиджака — красная гвоздика, и на губах — вельможная улыбка. Он был старше Рафаэля на пятнадцать лет, и годы придавали его фигуре некоторую почтенность.

Рафаэль провел гостей к плетеным стульям и подтолкнул Альбера, который стоял там в новом матросском костюмчике:

— Поздоровайся с тетей и дядей!

Малыш подошел прямо к старухе и вцепился в ее сумку с блестящей пряжкой, будто желая спасти ворованное имущество. Он с нескрываемой злобой тянул ее к себе, а старуха к себе, и Рафаэлю пришлось оторвать малыша от пола и вместе с Элиасом смущенно посмеяться. Из маленькой груди Альбера сквозь его матросский костюмчик пробивался рокот негодования, и он не сводил с гостьи глаз. Виктория подошла к ним с подносом, уставленным высокими бокалами с лимонадом, и по тому, как звенят, сталкиваясь, эти бокалы, было заметно, что она волнуется. Клемантина, застенчивая, как и она, все жалась к ней сбоку. Хана двумя пальцами взяла бокал и сказала:

— Мерси.

Элиас заметил, что Виктория кусает губы, не зная, как следует ответить на эту французскую любезность, и, желая быть вежливым и тактичным, кинулся ее выручать и с улыбкой сказал о Клемантине:

— Какая славная девчушка! — И вытащил из кармана трубку и плоскую табакерку. Запах табака был опьяняющий.

Рафаэль передал ей Альбера и шепнул:

— Угомони его. В него как черт вселился.

Виктория успокоилась. Альбер неплохой мальчик. Просто что-то в этой старухе его раздражает. На всякий случай прощупала карман его костюмчика. Бирюзовая бусина, долька чеснока и дубильный орешек — все на месте. Соль тоже. Элиас остался холостяком, у старухи от него внуков нет. Виктория помнила про его болезнь. Про падучую. Если бы не боялась Рафаэля, сбежала бы вместе с Альбером. Тем временем ее отец вошел в аксадру, поприветствовать гостей. Девичье смущение овладело Ханой, знавшей Азури десятки лет, и она рассеянно погладила замок своей сумки. Ее кокетство понравилось деду, но не внуку. К гордости Виктории во Дворе с восторгом обсуждали, что Альбер так рано заговорил. И вот те на, он забыл человеческий язык и рычит, как злобный щенок.

— Мать Альбера, почему ты с нами не посидишь? — пригвоздил ее к месту голос старухи, когда она собралась уходить. — Твоего мужа я вижу хотя бы раз в неделю, а твой отец мне как брат. Мы пришли специально повидаться с тобой.