Вид на Старый город - [7]

И странно мне, он же здесь родился, что ему до Болгарии? Ну, съезди на родину предков, ну, навести родных, помечтай о несбывшемся, но зачем жизнь себе ломать? Так хорошо устроился в Германии, работа, жилье, машина, не понимаю. Зачем метаться? Там родным уже не станешь, а здесь можешь все потерять. Это я по себе знаю. Эмигрантская судьба нелегкая. В чужой стране — чужой, а вернешься в свою — тоже чужой. Такой вот парадокс. Нет, я не обо всех говорю, о себе, конечно.

А вообще, знаешь, не то, чтобы я его не понимал… Просто иногда кажется, его жизнь — вроде как упрек моей. Вот он смог не только для себя жить, а я нет. Я сразу решил, кто мне близкий, а кто далекий, и границ не переходил. Думал прежде всего о семье, о детях, о друзьях.

Он людям жизни спасает, а я над старинным барахлом трясусь. Он от Болгарии с ума сходит: «Родина моя, родина!», а мне и здесь хорошо, моя Болгария — в Регенсбурге, и мне ее достаточно. И чувствую я себя как будто проигравшим, а он будто выиграл. Только никто не спорил и не сражался.

Нет, дети должны быть лучше своих родителей это так, лучше, удачливее, умнее, красивее. Только при взгляде на таких детей вдруг понимаешь, что свою-то жизнь прожил не так. А время уже ушло.

Извини, Марта, я так долго говорил. Это все ракия-ракийчица! Да и, если честно, побеседовать по душам не с кем. Жена скажет: «Не говори чепухи!» Сосед Мирко и вовсе не поймет, о чем я. А с другими и откровенничать не хочется. Так и живем, люди, каждый в своей скорлупе.

Вернулась Светла с пакетом, где томилась румяная баница, попробовала кофе. Что-то сказала по-болгарски. Димитр ответил, оба рассмеялись, потом извинились перед Мартой, и лица у них были очень счастливые.

Встреча с этой пожилой парой принесла тепло в ее жизнь, но это было тепло на один вечер. Как отцу было не по себе из-за сына, так и ей становилось тоскливо при мысли о том, что есть такие добрые, гостеприимные семьи, словно из сказки. Есть, но только не у Марты. Отец с матерью не смогли сохранить брак, сама Марта блуждала впотьмах, пытаясь разобраться в нагромождении кусков, которые якобы составляли ее личность. До такого вот гостеприимного очага в собственном доме ей еще долго не добраться. Да и ожившая птица не давала покоя. Марта озябла в тоненькой курточке, сжалась в комок. Вечер был сырой, влажный, фиолетовый туман закрывал прорехи между домами, длинным занавесом окутал собор. Марта вышла к нему — громадине, застыла на пустой площади. Она была раздавлена — размерами, густотой мрака, тишиной, в которой раздавались лишь ее шаги по брусчатке. Средневековье нахлынуло волной.

— Готика, — отметила Марта и побрела домой.

Формально Марта была католичкой, но именно формально. Нет, она верила, что Бог есть, даже скорее точно знала, что Он существует, но для нее Он был слишком далеко. Самое важное — живая связь с Ним — была в какой-то момент утеряна. Марта помнила из детства и юности это особое, радостное ощущение Его присутствия, Его любви, но потом оно исчезло. И как возобновить состояние Богообщения Марта не знала, не хватало той первоначальной искры, которая могла воспламенить ее веру. Поэтому внутри было пусто, а Бог был где-то там. От такого положения вещей становилось печально и одиноко. Бог был ей нужен, но как Его найти? Как обрести пламень в сердце? Тайна.

Она бывала в церкви на Рождество и на Пасху, иногда, проходя мимо храма, захаживала на службу. В доме Бога были все атрибуты Его, но от того сердце Марты сжималось сильнее от непонимания — ну, почему она не чувствует, не видит духовным зрением? Величественность соборов тяготела: Марта, ты неправа, Марта, ты слепа, вот же Он! Марта начинала ощущать себя чужой и уходила. Ей не было дела до того, как верят остальные, насколько искренна их вера. Ей было больно от того, что она сама была неполноценна. И каждый раз, входя в церковь, она покидала ее, спасаясь бегством, потому что надежды не оправдывались — Бог не спускался с небес и не подавал ей руки… Что-то должно было случиться в ее жизни, что-то такое, чтобы вера зажглась.

После разговора с Димитром Марта поняла, что вера, исчезнувшая со временем — когда? при каких обстоятельствах? — отодвинутая на периферию сознания, как что-то лишнее, на самом деле есть то, без чего Марта не может жить. Вера, словно птица Феникс, ждала огня, чтобы воскреснуть из небытия.

Жизнь стала опустошаться с разводом родителей. Марта молилась горячо как никогда, Марта ходила в церковь, просила совета священника, но ничего не происходило. Скандалы у Фишеров были все ожесточеннее, крики матери все громче, лицо отца все угрюмее. Атмосфера в доме стала совсем удушающей. Иногда вообще никто не с кем не разговаривал, все сидели по своим комнатам и смотрели телевизор. Отец предпочитал задерживаться на работе, Марта — в библиотеке.

Тогда она с головой ушла в учебу. Твердо решила не зависеть от родителей, всего добиваться сама, получить стипендию на образование и сделать головокружительную карьеру. Таким образом доказав родителям, что и без них, так жестоко с ней поступившими — разрушившими самое дорогое, что у нее было — ее семью, она сможет справиться. Потом боль от развода притупилась, и вроде бы на Бога она не держала зла. Но все же, когда Он не помог, Марта от Него отступилась. Закрылось сердце, исчезли молитвы, богослужения, стерлись из памяти лица знакомых прихожан, только голос отца Николауса иногда еще звучал в памяти.