Ветры низких широт - [64]

— А чтоб не соврать, так недели две будет. В это вот воскресенье за ним матросик приходил, так долго на лестнице сидел. Не знаю — дождался ли.

«На «Гангуте» что-то случилось», — машинально отметила Наташа Павловна и поняла, что делать тут ей больше нечего.

— Если появится скоро, то сказать, кто приходил?

— Скажите — Наташа Павловна. — Наташа Павловна задержалась в дверях и оглянулась: — Жена друга. Покойного.

— Передам непременно, — заверещала старушка и затворила дверь только тогда, когда хлопнула дверь в подъезде.

«Не надо было называться, — подумала Наташа Павловна. — Ведь ему в голову всякое теперь взбредет. И приезжать не надо было...»

Она решила вернуться на кладбище и еще посидеть возле камня, но, когда автобус пришел на остановку Матросской скорби, она тихо побрела к раскопу.

Дома она не сказала, что заезжала к Сокольникову, хотела умолчать и про свои страхи, а потом все-таки не выдержала. Отправив Катеришку спать, грустно пожаловалась:

— Что со мной было, я и теперь не пойму. В какой-то момент мной овладел такой страх, что мне показалось, будто схожу с ума. Даже затылок стал холодеть...

Они долго в этот вечер говорили о таинственных связях, которые порой возникают между людьми, но говорили недомолвками, как бы иносказательно, потому что истинные мысли словно бы держали про себя, боясь даже в своем кругу выглядеть смешными. «Вздор все это, — подумал Иван Сергеевич, когда Мария Семеновна сказала, что «не иначе это Игорь в землю просится», — вздор... — Он распахнул ставни, схватился за бинокль и начал оглядывать внутренний рейд. — Конечно же, вздор...»

Он первым почувствовал, что в доме снова воцарился мир, и был искренне рад этому. «А Суханов, что ж, пусть приходит, — пробормотал он. — Пусть поселяется — места всем хватит».

Вечер был дивный — тихий, ровный, словно бы приглаженный; легкий бриз едва спускался с холмов, на которых стоял белый город, и, шелестя резными листьями акаций, наплывал на Анин камень и густо синил успокаивающуюся воду.

Иван Сергеевич опустил бинокль: он сумел рассмотреть не только номер корабля, но и его название.

— «Гангут»... Видимо, куда-то далеко собрался.

Наташа Павловна растерянно улыбнулась и машинально перебрала тонкими пальцами пуговички на кофте. «Счастливого плаванья, — подумала она, — молодые красивые лейтенанты. Может, и вы когда-то станете командирами».

Глава шестая

1

К исходу четвертых суток стало ясно, что «Гангут» в отпущенные командующим шесть суток укладывается. Командир вызвал к себе старпома с главным боцманом, велел приготовить образцы краски и, когда те были готовы, выбрал не слишком яркую, чтобы корабль терялся в самой легкой дымке, на всякий случай спросил Козлюка:

— Краски хватает?

Козлюк вздохнул, как будто решал для себя непосильную задачу, и, вздохнув еще, сказал не очень уверенно:

— Должно хватить.

— А может, еще и останется?

Козлюк опять вздохнул.

— Должно остаться.

— Куда же ты этот остаток денешь? — заинтересовался Ковалев.

— Остаток есть не просит, товарищ командир.

— Ну, иди, — сказал Ковалев, — готовь пульверизаторы, валики, кисти, беседки. Завтра одним заходом должны покраситься.

— Ежели, как говорится, всем миром...

— Иди-иди, — нетерпеливо промолвил Ковалев. — У меня и без твоей покраски дел полно. Со старпомом потом, если что не так, решишь.

Козлюк величаво — все-таки он был большой оригинал, главный боцман с «Гангута», впрочем, главные боцмана и всегда-то были оригиналами — выплыл в коридор, и тогда командир сказал Бруснецову:

— Сегодня вытянемся на рейд. Погода прекрасная, и на завтра обещают такую же.

— Управимся... — Бруснецов помолчал. — Командующий больше не звонил?

— Я комбригу доложил, а он пусть сам по команде расстарается.

Потом пришел Сокольников, вызвали Романюка с Ведерниковым, командиром БЧ-5, интенданта и долго считали, подсчитывали и пересчитывали все, что было завезено, уложено и принайтовано в шахтах, погребах, баталерках и кладовках. Заправляться водой и топливом решили на рейде в ночь перед отходом, с тем чтобы успеть помыть команду и дать ей возможность постираться, а это уже при самом разумном расходовании воды опорожнило бы одну цистерну едва ли не до дна.

Опыт корабельной жизни складывался, к счастью, не годами и даже не десятилетиями, а веками, поэтому уже отработались схемы, которые надлежало только исполнить в разумном порядке, но жизнь, в особенности вдали от родных берегов, в каждом походе ставила новые кочки и порожки — за них цеплялись и самые опытные, и, чтобы поменьше было этих цеплений, приходилось взвешивать все «за» и «против», вспоминая недавние свои и чужие походы.

— А помните, на «Адмирале» катер волной разбило?

— Принайтовали, видимо, плохо или кильблоки высокие.

— Старпом, ты хорошо проверил спасательные средства?

— Так точно, сам все осмотрел.

— Что машина?

— Машина в норме, товарищ командир. Сажу из труб убрали, почистили все, — тотчас доложил Ведерников.

— Предельно сколько выжмешь?

— Сколько прикажете.

— Я могу приказать... — задумчиво сказал Ковалев, помяв подбородок ладонью, и командир БЧ-5 Ведерников, радостно улыбаясь, сказал:

— Приказывайте.