Ветры низких широт - [63]

— А я не пойду за вас.

— Пойдешь, — сказал он убежденно.

Она немного растерялась.

— Почему вы так считаете?

— Потому, что я хороший.

Он на самом деле оказался хорошим.

И после этих воспоминаний Наташе Павловне стало так горько, что она перецеловала Катеришку, нарезала полную охапку цветов, принарядилась, надев, правда, при этом как можно больше темного, сказала домашним, что собралась на кладбище, и пешочком, благо идти было недалеко, заброшенной тропинкой пересекла низинку, поднялась на косогор, по которому проходило шоссе, перешла на ту сторону и попала в лощинку, в которой с незапамятных времен хоронили отставных матросов, рыбаков и местных виноградарей, бывших в прошлом тоже матросами, и кладбище это называлось Матросской скорбью.

Наташа Павловна долго сидела возле своего камня, сложив к его подножию цветы охапкой — так и Игорь дарил ей цветы, не букетами, а охапками, — ни о чем не думала, и слез у нее не было, только изредка повторяла:

— Что же ты о нас-то не подумал?

Солнце еще стояло высоко, надрывно гудели осы, и пели птицы, порхая в кустах. В России давно уже разгуливала осень, она подступала и к этому благословенному краю, но было ее еще немного, и вся она едва трепетала на кончиках листьев, как бы даже сама не веря в свое пришествие. На кладбище не залетал ветер, только изредка на шоссе вскрикивали автомобили, на всякий случай предупреждая зазевавшихся пешеходов.

— Что же ты о нас-то не подумал?

Наташа Павловна раньше боялась кладбищ, обходя их стороной. Они наводили на нее тоску. Она вспомнила, что и лошади, говаривал дед, тоже не любили кладбищ, видимо, была сокрыта в них таинственная, в некотором роде мистическая сила, которая могла навевать ужас не на одних только людей. Теперь Наташа Павловна уже не обходила стороной кладбище, даже чувствуя приближение тоски, когда хотелось побыть одной, она шла сюда. Тут ей никто не мешал, и она никому не мешала. Тут каждый был сам по себе, и она тоже оставалась одна.

Здесь лежали Вожаковы, она ни одного из них не знала. Они ушли раньше, чем она появилась на свет, только разглядывая с Игорем старые альбомы, подолгу всматривалась в пожелтевшие фотографии строгих боцманов и боцманматов. Все Вожаковы без исключения были моряками, побывали во многих передрягах, одному даже выпала соленая Цусима, но куда бы их судьба ни забрасывала, помирать неизменно они возвращались домой. Один Игорь Вожаков нарушил фамильную традицию.

— Что же ты о нас-то не подумал?

Наташа Павловна неожиданно почувствовала, что ей стало страшно. Она инстинктивно оглянулась и, ничего не заметив, осталась сидеть. Над кладбищем продолжала висеть та же осязаемая духота, воздух, казалось, был так жарок и плотен, что даже сгибал ветви деревьев. Пахло перебродившим соком, полынью и сухой землей. Как бы испытывая себя, Наташа Павловна продолжала сидеть, но ей становилось все страшнее. Наконец она не выдержала, быстро поднялась, поклонилась камню и пошла прочь. Мимо могил было бы ближе, но могилы уже пугали, и Наташа Павловна выбралась на дорожку, делившую кладбище надвое. «Господи, — подумала она, — кого и чего я боюсь? Ведь здесь никого нет...»

Возле кладбищенских ворот стояла согбенная старуха с cерыми патлами, выбивавшимися из-под черного платка. В руке она держала букетик привядших геранек, видимо, продавала.

— Касатушка, — скрипучим голосом позвала старуха и кольнула Наташу Павловну острыми черными угольками. — Купи цветики.

Цветы были уже не нужны, но старуха так настойчиво глядела, что Наташа Павловна невольно смутилась и достала из сумочки трешку.

Она потом так и не поняла, зачем влезла в городской автобус — дел в городе у нее не было, — и вдруг решила зайти к Сокольникову. У нее появилась цель, и сразу стало легко, даже недавние страхи показались ей призрачными. «Что это я на себя напустила? — опять сердито подумала она. — Десятки раз ходила одна, а тут... Вот дуреха!»

Наташа Павловна не совсем отчетливо помнила дом, в котором жил Сокольников — были у него с Игорем раза два, не больше, — сошла на остановке, показавшейся знакомой, огляделась и поняла, что не доехала, по дожидаться следующего автобуса не стала. Она немного поплутала, но в конце концов нашла и облупившийся дом — возле города было полно белого камня, а дома теперь собирали из серых панелей, — и обшарпанную дверь, так с тех пор и не покрашенную, поднялась на третий этаж и начала растерянно озираться. На площадке оказалось четыре двери, и она забыла, в какую ей следовало позвонить. Сперва хотела нажать на пуговку крайней двери, потом позвонила в среднюю.

За дверью долго было тихо. Наташа Павловна нажала пуговку еще раз. Там зашаркали ноги, и дребезжащий голос спросил:

— Кого надоть?

— Сокольников, кажется, здесь живет?

Старушка там за дверью подумала.

— А его нетути. — Она повернула замок, открыла дверь и, махнув рукой в глубь квартиры, сказала: — Вон его комната, только он давно уже дома не появлялся.

— Как давно? — для приличия спросила Наташа Павловна.

Старушка оглядела ее, как бы прикидывая, кем бы Наташа Павловна могла приходиться Сокольникову. Чувствовалось, что Наташа Павловна понравилась старушке, и та, отступив в сторону, как бы приглашая зайти в квартиру, задумалась.