Ветры низких широт

Готовность номер два объявили вскоре после полуночи.

Качало еще сильно, и в углах акустического поста, казалось, блуждали серые тени. Было душновато, монотонно, словно улей перед дождем, гудела станция, и сонные моряки, прижав ладонями наушники, лениво следили за голубыми экранами, которые обегали желтоватые лучики. Команд с ходового мостика больше не поступало, и докладывать тоже стало нечего. Словом, наступила пора, по выражению корабельного медика Гриши Блинова, «всеобщего благоденствия».

Конечно, будь Суханов поопытнее, он давно смотался бы к себе в каюту, благо бдеть надлежало старшине команды мичману Ветошкину, а не ему, лейтенанту Суханову, но он в этих тонкостях разбирался еще плоховато, а спрашивать своего мичманца считал зазорным. Он не то чтобы недолюбливал его — упаси боже! — или не доверял ему (Суханов прекрасно понимал, что мичманец достался многотрудный), но он как будто постоянно ощущал затылком его дыхание. Порой Суханову даже хотелось обернуться и небрежно заметить: «Мичман, не дыхайте, как загнанная лошадь». Но оглядываться было некуда: мичман сидел перед ним, а за спиной, словно бабушкин комод, грузный и недвижный, стояла станция. Дыхание он тем не менее ощущал и от этого никак не мог отрешиться, даже печально думал: «Подняться в каюту, что ли» — и никуда не уходил.

Мичман Ветошкин крутил головой, выражая тем самым свое недоумение, и тоже думал: «Сидит, а чего сидит — и сам не знает. Шел бы к себе... Так и я тут немного бы вздремнул. Охо-хо...» Весь фокус состоял в том, что Суханов мог уйти, но не знал, как сделать это поделикатнее, а Ветошкин знал, как это сделать, но в присутствии своего непосредственного начальника просто вот так подняться и уйти не мог.

Ветошкин вышел в мичманы лет пятнадцать назад, прочно заняв штатную должность старшины команды акустиков, и успел за это время походить под началом пяти лейтенантов, которые на его глазах становились старшими лейтенантами, потом капитан-лейтенантами, получали под свои начала дивизионы, боевые части. Нынешний их старпом Бруснецов тоже когда-то служил командиром группы акустиков. Ветошкин при случае любил говаривать: «Учтите, голуби, лейтенанты приходят и уходят, а мичмана остаются». Матрос, становясь мичманом, в ту же минуту достигал своего потолка, у лейтенанта же потолок практически был неограничен, по крайней мере так полагал Суханов, резонно считая, что адмиральские погоны от него никуда не денутся. Впрочем, и Ветошкин был того же мнения, поэтому молча говорил себе, имея, разумеется, в виду Суханова: «Ну, думай, думай, может, до чего и додумаешься. Бруснецов тоже небось так думал, вот и додумался до старпома. Скоро, глядишь, и командиром станет».

И Суханов думал: «Э, черт, как бы это половчее в каюту вырваться?! Покурить бы, ну и все такое прочее. Рот, к примеру, пополоскать и зубы почистить. Все-таки сперва покурить, а потом и все остальное». Думал и старшина отделения акустиков старшина первой статьи Ловцов, которому тоже хотелось покурить: «У кого отпроситься — у мичмана или у лейтенанта? У лейтенанта или у мичмана?» Думали и другие моряки, и получалось, что все думали, намереваясь под тем или иным предлогом отлучиться на минуту из поста, хотя бы по нужде, но с места никто не трогался, даже словно бы один перед другим старались показать, что им, в общем-то, наплевать на все соблазны жизни. Они вот тут просидели почти сутки, а если надо, то и другие отсидят, и третьи.

— Охо-хо, — наконец сказал Ветошкин, явно побуждая Суханова к разговору. — Жисть-то, она всегда то плоская, то круглая.

Суханов хотел было пропустить сентенцию Ветошкина мимо ушей, но неожиданно для себя заинтересовался и строго — но крайней мере так ему хотелось — спросил:

— Это почему же?

— Да все потому, что круглое положено катать, а если наоборот, то может ничего и не получиться.

— Старо как мир, — недовольно буркнул Суханов.

— Это конечно, — охотно согласился Ветошкин. — Только я вот чего думаю: мы все нового хотим, а ребятишек робим дедовским способом.

Моряки хотя и сидели за «пианино» в наушниках, которые, казалось бы, должны надежно прикрывать их уши от посторонних звуков, тем не менее последние слова Ветошкина расслышали и довольно дружно рассмеялись. Суханов с Ветошкиным не обратили на них внимания, и тогда старшина первой статьи Ловцов снял наушники и сказал с тайным умыслом:

— Хорошо вам, мичман, все-то у вас по полочкам.

— А мне всегда хорошо... Это уж конечно.

Подумав, что заход сделан правильный и отказа теперь не будет, Ловцов попросился:

— Покурить бы, товарищ мичман...

Ветошкин глянул на часы, постучал ногтем по циферблату:

— Дуй скорее, пока работы нет.

Ловцов достал из-за пояса берет, лихо нацепил его на макушку, прихлопнул, чтобы сидел плотнее, и на правился было к выходу.

— Ловцов, вернитесь! — неожиданно вспылил Суханов. — Это черт знает что: старшие несут службу, младшие отправляются на променаж!

Ловцов растерянно оглянулся на Ветошкина, явно не понимая, как ему следует поступить: испросить ли теперь разрешения у Суханова, вернуться ли молча на место, или положиться на волю божью, которую в эту минуту, по его мнению, олицетворял мичман Ветошкин. Ветошкин догадался, что Ловцов положился на него, и сказал тихим, но довольно уверенным голосом: