Ветры низких широт - [5]

— Все спокойно? — опередил его Сокольников.

Этот дневальный был его старый знакомец, приходил к нему несколько раз: сперва предлагал создать кружок фортепианной музыки, видимо, с тайной, а может, и с явной мыслью стать его руководителем, потом просил за жену, которая жила, по его словам, в скверных условиях. Сокольников, что называется, проникся доверием к моряку — фамилия его была Силаков, это теперь Сокольников хорошо вспомнил, — но скоро выяснилось, что Силаков имел такое же отношение к музыке, как сам Сокольников к племени пигмеев с верховьев Конго. И жены у Силакова не было, а было похоже, что он дурил его, Сокольникова, но Сокольникова это не столько обижало, сколько обескураживало.

— Какие новые прожекты одолевают вас, Силаков?

— Прожектов нету, товарищ капитан третьего ранга, — учтиво, как того и требовала субординация, ответил Силаков. — А я вот чего думаю: не написать ли нам книгу о «Гангуте»?

— Ну-ка, ну-ка, — неожиданно заинтересовался Сокольников.

— Я, конечно, не настаиваю, товарищ капитан третьего ранга, — сказал Силаков заговорщицким голосом и с прежней учтивостью отступил в сторону, освобождая

Сокольникову дорогу.

«Ну и фрукт», — подумал Сокольников, прежде все же сказав: «Вернемся в базу, зайдите ко мне», переступил комингс и очутился в глухом тамбуре, из которого трап вел в офицерский коридор.

В первой же каюте дверь была распахнута, и Сокольников увидел Суханова, который, засучив рукава, прилаживал на переборку цветную фотографию, ту самую, на которой адмирал вручал Суханову диплом, кортик и лейтенантские погоны.

— Что это вы переборку наряжаете, как новогоднюю елку?

— Создаю домашний уют, — веселым голосом ото звался Суханов, неожиданно почувствовав, что радостное настроение, с которым он до этой минуты распоряжался в каюте, как бы начало рассеиваться.

— Вы полагаете, что так у вас станет уютнее?

— Полагаю, — уже не радостно, а словно бы вызывающе ответил Суханов.

— Ну что ж... Не смею отвлекать вас от столь важного занятия.

Сокольников покрутил головой, усмехнулся, даже не пытаясь спрятать усмешку. Склонив голову в полупоклоне, Суханов тоже усмехнулся:

— Благодарю вас, товарищ капитан третьего ранга.

«Ну, благодари, благодари, — подумал Сокольников, направляясь к себе в каюту — перед учением, как и перед боем, следовало побриться — и пытаясь вспомнить, что сам-то делал в той первой своей каюте на лодке, и ничего не вспомнил, потому что и вспоминать-то было нечего: расставил на полочке книжки, разложил в шкафчике белье и стал жить, как жило до него не одно поколение неунывающих лейтенантов. — А может, надо украшать? Может, украшать — это даже хорошо?»

Он постарался оглядеть свою каюту глазами Суханова: на столе под стеклом списки руководителей групп политзанятий, в их числе значился и Суханов, графики, на переборке портрет Ленина, карта военно-морского театра, схемы, диаграммы. «Скучновато живу, — подумал Сокольников. — Даже не живу, а словно бы репетирую свою жизнь. Лейтенанты, те портреты свои вешают, а нет портретов — кинокрасоток из журналов вырезают... Может, и мне вырезать? — Он кисленько улыбнулся. — Да ведь не поймут, сдурел, скажут, комиссар...»

Он побрился, посидел за столом. Было без четверти четыре, говоря языком штатского человека. До прихода в расчетную точку оставалось час с четвертью, можно было прилечь не раздеваясь и подремать, но наверху, наверное, уже прорезалась заря. «Просидеть всю ночь на мостике и пропустить восход... Ну уж дудки, — сказал себе Сокольников. — Мы не лейтенанты. Мы пользуемся тем, что нам дают».

Сокольников поднялся на ходовой мостик. Ковалев сидел в командирском кресле все в той же позе нахохлившегося ворона и печально следил заторопливым, даже несколько суматошным, бегом косматых волн. Заря разгоралась, и хотя солнце еще не всходило, кругом все хорошо виделось. Впрочем, глядеть особенно было не на что: «Гангут» шел в стороне от морских дорог и море было безлюдно.

Не поворачивая головы, Ковалев спросил:

— Ну что там у нас в низах?

— Морякам снятся невесты, а лейтенантам — адмиральские звезды.

— Я же тебе говорил...

— Ты прав... Я и раньше догадывался, что ты прав. Но я люблю ночной корабль. Ночью он живет иначе, чем днем.

— Поверим. Я, к сожалению, этого не знаю. — Ковалев помолчал. — Значит, лейтенантам снятся адмиральские звезды?

— Так точно.

— Вахтенный офицер, прикажите разбудить старпома. И пусть тотчас же поднимается на мостик.

3

«Гангут» вышел в расчетную точку ровно в пять — Голайба хорошо поколдовал, — и теперь, соблюдая правила игры, следовало пойти навстречу лодке и, позволив себя обнаружить, тоже войти с нею в контакт с тем, чтобы уже потом уклониться от ееторпед. С точки зрения профессионального искусства задача была в общем-то несложной: требовалось только мастерски ее исполнить, но так как мастерство и искусство не всегда величины совместимые, то все как раз и сводилось к тому, чтобы эти величины совместить.

Ковалев распорядился играть учебную тревогу. Привычно, без всякойторжественности, даже очень уж буднично прогремели колокола громкого боя, вспугнув чуткую утреннюю тишину. Ветер совсем убился, волны опали, едва перекатывались, подставляя лощеные бока не яркому, чуть теплому солнцу, которое, выкатясь из-за горизонта, еще путалось в последней сизой паутине.