Ветры низких широт - [55]

Суханова меньше всего интересовали меховые куртки с сандалиями, он все пытался сообразить, как бы ему все-таки вырваться на часок с корабля, но его опыт корабельной службы был так еще ничтожен, а предприятие, которое он задумывал, было чревато такими последствиями, что он прямо-таки не знал, на что решиться.

Он отвел Ветошкина в сторону и спросил доверительно:

— Мичман, как полагаете, если мне потребуется отлучиться часа на три-четыре, большой в этом риск?

Ветошкин ответил не задумываясь:

— Огромадный. — Подумал и добавил еще с большей убежденностью: — Могут и от похода отставить. Дело нешутейное закручивается, а раз дело нешутейное, то никто с нашим братом шутить не станет. Раз, два — и в дамки. Потом ходи по всем коридорам, доказывай, что ты не верблюд.

— Значит, не советуете?

— Ни-ни, — сказал Ветошкин. — И думать не могите. Может, управимся с большими работами к пятнице, тогда командир и сам отпустит женатиков попрощаться с семьями.

— А если неженатый, тогда как?

— С неженатыми дело обстоит худо, — вроде бы и убежденно, а вроде бы и сомневаясь, сказал Ветошкин. — Да и что неженатому делать на берегу? За час-то не у каждого получится... Да и на весь поход все равно не намилуешься.

Суханов даже порозовел от обиды:

— У вас, мичман, одни пакости на уме.

— А это уж кто как понимает, — сказал Ветошкин. — Для одних — пакость, для других — удовольствие.

Они, наверное, и еще бы маленько порассуждали об этом предмете, который неизменно занимал моряков разных эпох перед дальним плаваньем, если бы на «Гангуте» не объявили:

— Офицерам собраться в кают-компании.

— Я же говорил вам, товарищ лейтенант, — тут же заметил Ветошкин, который любил выходить из всего правым. — Дело это весьма опасное...

— Ладно вам... — нехотя отмахнулся от Ветошкина Суханов.

«Ладно не ладно, — самодовольно подумал Ветошкин, — а дело советую, потому как знаю, почем нынче картошка».

Бруснецов дождался, когда соберутся все офицеры, молча обвел взглядом собрание, видимо, пересчитывал всех поименно, потом сказал недовольным голосом:

— Сегодня мы не авралили, а раскачивались. Матросы со старшинами разгуливали по палубе, как балерины по сцене. Офицеры с мичманами вышли на аврал только что не в белых перчатках. Если кто-то из вас думает, что работать за нас будет дядя, то я скажу сразу, что он в этом глубоко заблуждается.

Офицеры дружно промолчали, камушек хотя и был запущен в их огород, но прямо ни в кого не попал, поэтому и не стоило дразнить старпома.

— Сегодня мы выгрузили весь хлам, и это для корабля великое благо. Помещения продегазировали.

Из угла кто-то подал голос:

— Мои моряки видели, как лариска бежала по швартову. Не на корабль, а с корабля.

— Если по примете, то это худо.

— Разговорчики, — сказал Бруснецов. — Пусть они хоть все сбегут, мы им только ручкой помашем, а кто среди нас слабонервный и верит в приметы, после совещания прошу подойти ко мне.

Ясное дело, что никто после совещания к старпому не подошел бы, и все опять промолчали.

— Завтра подъем для офицеров и мичманов в пять часов.

Суханов возблагодарил своего бога, что не отчаялся и не сошел тайком на берег — дело и впрямь могло принять дурной оборот. Позаседав, офицеры расходились весьма недовольные — все-таки они считали, что старались в поте лица своего, а старпом, как всегда, не разглядел их рвения. Офицеры зря грешили на Бруснецова, он их собрал, сам побывав у командира. Тот принял его стоя, что случалось весьма редко, и Бруснецов понял, что получит втык по полной категории.

— Хотел бы я знать, — печальным голосом спросил Ковалев, — сколько времени отпустил нам командующий на подготовку?

— Шесть суток, — почти весело ответил Бруснецов, а у самого заныло под ложечкой.

— Это вчера было шесть, — тем же печальным голосом поправил его Ковалев. — Сегодня только пять. Старпом, вы хорошо слушаете меня? Только пять, и я не чувствую вашей прежней радости. Мне тоже радоваться нечему. Если завтра вы коренным образом не перестроите все авральные работы, я вынужден буду объявить вам неполное служебное соответствие. Надеюсь, вы хорошо меня поняли, старпом?

— Так точно, — пунцовея, как будто его отодрали за уши, сказал Бруснецов.

Бруснецов вышел от командира, едва не зацепив за комингс, что считалось не только дурным тоном, но и плохой приметой, для очищения души хорошо выругался, разумеется про себя, и подумал: «Ну я ж вас, голуби... Меня, словно мальчишку, за уши? Ну не-ет, голуби, завтра вы забудете, как ходят пешком по трапу!»

Назавтра с утра к борту «Гангута» — он стоял кормой к стенке — начали подходить машины с продуктами, шкиперским и боцманским имуществом, обмундированием, словом, тыловые власти свое дело знали туго, но еще глубже их познания были в человеческой психологии. Для них не было секрета, что командующий отличался крутым нравом и своих слов на ветер не бросал.

Акустики в этот день по плану старпома грузили продукты, а проще говоря, закатывали на шкафут бочки с сельдью, капустой, солеными огурцами и помидорами, волокли кули, мешки, ящики. Скрипели лебедки, слышались команды: «Вира помалу... Вира! Да куда же ты майнаешь?» Верхняя палуба напоминала растревоженный муравейник — корабли, как и в прошлом веке, загружались в основном мускульной силой моряков. И дело было не в том, что разработчики не придумали особых механизмов, которые бы сами волокли эти кули и катили бочки, а в том, что устанавливать эти механизмы на военных кораблях было уже негде. Борьба за непотопляемость корабля диктовала конструкторам устройство палуб, горловин и люков таким образом, чтобы они не располагались один над другим, а шли как бы вразнобой, а между помещениями еще ставились водонепроницаемые переборки, в которых вообще не устраивалось никаких горловин. Поэтому устройство погрузочных транспортеров или элеваторов нарушало бы всю целостную систему, а это, в свою очередь, уже сопрягалось с риском ослабить непотопляемость самого корабля. К тому же и кости размять молодым людям, надевшим флотскую робу, в наш век всеобщей гиподинамии был невеликий грех.