Ветры низких широт - [53]

— Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! — Он сделал несколько шагов, чтобы встретиться с Ковалевым возле кормового шпиля — тут их могли видеть оба строя, — чуть приглушив голос, доложил: — Товарищ командир, экипаж «Гангута» по большому сбору построен. Старший помощник командира (это все, включая и командира, знали давным-давно, но этого требовал ритуал) капитан третьего ранга Бруснецов.

Ковалев поздоровался сперва со стоящими по правому борту, потом перешел на левый и там поздоровался, сказал: «Вольно!», только после этого подал Бруснецову руку, тихо спросив:

— План на сегодняшний день готов?

— Так точно.

— Хорошо... Вахтенный офицер, приступайте к своим обязанностям.

Ковалев занял место рядом со старпомом и замполитом среди старших офицеров, и вахтенный офицер выдвинулся несколько вперед, дождавшись, когда «исполнительный» подняли к рее до отказа, резко крикнул:

— На флаг и гюйс — смирно! — И начал следить за «исполнительным», и только он трепыхнулся, чтобы упасть, радостным голосом закончил торжественную часть: — Флаг и гюйс — поднять! Вольно...

Ковалев вышел на средину — к кормовому шпилю, чтобы его и видели, и слышали все, прочистил горло, покашляв в кулак, глянул влево, вправо, подумав, что сейчас он волей, данной ему положением, внесет в судьбу каждого стоящего такие коррективы, о которых они, голубчики, до этой минуты и не помышляли, сказал внушительно, сдерживая волнение:

— Через шесть суток нам приказано выйти в продолжительное плавание за пределы Черного моря. Времени на подготовку к походу отпущено крайне мало, поэтому с этой минуты объявляю на корабле аврал. Личному составу увольнения на берег отменяются. Сход с борта офицеров и мичманов крайне нежелателен. Вопросы есть?

Вопрос у всех был один: «Куда идем?», но каждый знал, что на этот вопрос командир ответит, только уже выйдя в море, впрочем, на этот раз он и сам толком не знал, какие пути-дороги уготовил «Гангуту» командующий, и оба строя промолчали.

— Старпом, — совсем тихо оказал Ковалев, — командуйте парадом.

— Есть, — сказал Бруснецов. Немного отступив назад, скомандовал: — Смирно! — Проследил глазами за Ковалевым и, когда тот прошел весь строй, добавил: — Вольно! После проворачивания механизмов — политзанятия. После занятий — аврал. Работают все без исключения. — И повернулся к замполиту: — У вас что-нибудь есть?

— Да, — сказал Сокольников, занимая место старпома. — Руководителей групп прошу собраться в кают-компании.

— Разойдись, — словно бы нехотя сказал Бруснецов.

«А что же теперь делать? — тоскливо подумал Суханов, почти воочию увидев, как рухнуло все его мироздание, которое он так старательно лепил все утро, словно ласточка гнездо. — Делать-то что теперь? У меня даже нет ее почтового адреса!» Единственный человек на корабле, который мог бы ему помочь, был Сокольников... Да, конечно, но ведь это и был — Сокольников. «Понятно, — подумал и Ветошкин. — Хорошо, что я вчера своих притащил, а то...» Он не стал тратить время на поиски того хлесткого слова, которое могло бы пристойно завершить его мысль, потому что, чем бы он ее ни закончил, все выходило кругло. «Теперь понятно, — плотоядно подумал Козлюк. — В этом деле главное — не прогадать. Раз сам командующий велел — тыловики жаться не будут. Побоятся». И он составил такую рапортичку, что даже у видавшего виды Бруснецова невольно дернулась левая щека. Он только поглубже вздохнул, приставил к виску указательный палец и старательно крутанул его.

— Не, ничего, — скромно сказал Козлюк. Он был сыном своего века и понимал, что запасец — дело верное, а понадобится он или не понадобится — это уже вопрос пятый. — В самый раз.

— Ты что — решил всю бригаду перекрасить?

Козлюк неопределенно пошевелил бровями и начал внимательнейшим образом изучать копию знаменитой шишкинокой картины «Утро в сосновом бору», водруженную на переборку старпомовокой каюты еще строителями.

Бруснецов вычеркнул ровно половину того, что запрашивал Козлюк, и велел отнести заявку писарям, чтобы те перепечатали на машинке.

Козлюк сделал оскорбленное лицо, молча вышел из каюты, даже не попросив разрешения — дескать, так он обиделся, — а в коридоре просиял. «На-ко, — подумал он, — выкуси! Да мне теперь этой краски хватит до второго пришествия. — О втором пришествии Козлюк тоже слышал от деревенских бабок, и хотя сам в него не верил, но при случае авторитетно ссылался на него, тоже следуя духу времени. — А вообще-то я теперь на эту краску выменяю на «Полтаве» бухту манильского троса. Вот так-то, товарищ старший помощник».

Но на этом дело у главного боцмана не закончилось. Когда перед обедом на борт «Гангута» поднялись офицеры тыла, чтобы на месте все утрясти и согласовать — приказ командующего уже вступил в силу, и тыловые органы, зачастую неповоротливые и по-чиновничьи скупые, стали и разворотливы, и покладисты, — и начали просматривать заявки, то на первой же споткнулись и достали карманные компьютеры.

— Это куда же вам понадобилось столько краски? — строго спросили они Козлюка.

Нет, все-таки главный боцман «Гангута» был сыном своего века. Он скромно потупился и еще более скромным голосом спросил: