Ветры низких широт - [41]

— Их лодки выходят на боевую службу, достигают одного и того же района и пропадают. Мы доподлинно знаем, где они исчезают, но установить район, который они избрали для несения боевой службы, пока не удается. Они как бы превращаются в привидения, и, пока они остаются привидениями, нам трудно подготовить ответные действия на случай активных демаршей.

Разговор получался доверительный — это Ковалев почувствовал, — и тогда он все-таки не выдержал, сказав:

— Иголка в стогу сена?

— Разумеется, иголка, но зато золотая. Придется ее искать, не привлекая к себе особого внимания. Как бы между делом.

Ковалев насторожился:

— Одним кораблем?

— Одним, — суховато сказал командующий и, помолчав, уточнил: — Правда, имеющим на борту вертолет.

— Понял вас, товарищ командующий.

— Мало понять. Надо хорошо действовать. Умно. Грамотно. Это во-первых. Пока твой курс на юг, а потом на Гибралтар, и только по выходе из Средиземного моря получишь точные указания. И будешь искать эту золотую иголку. Не найдя ее, мы не сможем предположить их замыслов и предугадать действия. Не зная их действий, мы не сумеем подготовить свои противодействия. Этими же сведениями интересуются и наши дипломаты на совещании в Теневе. Вот суть задания. Детали и конкретные установки по ходу действия.

— Когда намечается выход?

Командующий повернулся вместе с креслом к карте, мысленно проделал весь предполагаемый курс «Гангута» и жестким голосом, не терпящим возражения, сказал:

— На всю подготовку шесть суток. Пополните запасы, осмотрите винты, подновите краску на бортах и вытягивайтесь на внешний рейд. Завтра утром начальник тыла получит соответствующие указания.

Шесть суток подготовки для такого похода — это была капля в море, но командующий — не отец родной, ему не скажешь: «Тятенька, побойся бога», впрочем, по всей видимости, лишних суток у командующего просто не было.

— Вас понял, товарищ командующий, — повторил Ковалев.

— Опять погоди понимать. Топливо и воду расходовать экономно. Заправлять вас в океане будут, но на особые щедроты не надейтесь. Устанавливать постоянный мост — это только лишь выявить супостату наши истинные намерения. В этом районе вы должны оказаться, скажем, сугубо с гидрографическими целями. Вот теперь на сегодня все.

Ковалев поднялся, поняв, что доверительная беседа закончилась и командующий остался командующим, почти небожителем для простых смертных, к коим относил себя и командир «Гангута».

Каким чутьем обладал старший мичман, сказать было трудно, но, когда открылась дверь из кабинета командующего, ящик стола, в котором лежали «Крейсера» и стоял теперь уже пустой стакан с обсосанной долькой лимона, был закрыт.

Ковалев вышел из приемной, и тотчас же командующий вызвал к себе старшего мичмана.

— Свяжите меня с командиром «Полтавы».

«Полтава» получила на подготовку четырнадцать суток и должна была стоять наготове, видимо, до тех пор, пока «Гангут» не даст о себе знать из района, о координатах которого Ковалев пока что и сам не знал. Когда он сел в машину, шофер опять спросил:

— Домой?

Следовало бы, видимо, сказать: «На корабль», но Ковалев все-таки приказал:

— Домой...

Шесть суток, которые командующий отпустил на подготовку к походу, конечно же были каплей в море, но если этой каплей распорядиться с умом, все рассчитать и все взвесить до последней мелочи, то ее вполне хватит, и Ковалев опять чуть было не сказал: «На корабль» — и опять сдержался, понимая, что спешить надо, но пороть горячку вовсе ни к чему.

На корабле он дважды садился за стол: сперва с гостями, потом со своими офицерами, но оба раза почти ничего не ел — жена обещала приготовить праздничный обед и обижать ее не хотелось, — поэтому сейчас ощущал не просто голод, а уже словно бы легкое подташнивание. Это с ним случалось или в самую качку, когда многие валились с ног, или когда он испытывал нервное возбуждение. Следовало бы привести свои мысли в порядок, но сделать это Ковалев мог только на борту, и он чуть было в третий раз не сказал: «На корабль».

Но корабль кораблем, а дома ждала жена, которая и так последнее время видела его от случая к случаю, и сын Севка — парню стукнуло уже двенадцать лет, и он чувствовал себя вполне солидным мужичком. Жена — Тамара Николаевна — однажды как будто обмолвилась, что мужичок этот вроде бы стал покуривать. «Так будто бы обмолвилась или сказала твердо? — подумал Ковалев. — Не-ет, память ни к черту... Но если все-таки сказала, то, видимо, следует выпороть? Или что там еще-то?»

Его уже заждались, и только он позвонил в дверь, как там, в гостиной, Севка включил магнитолу, и Ковалев, улыбаясь, переступил порог под известные всем морякам слова:

Наверх вы, товарищи, все по местам,

Последний парад наступает...

Тамара Николаевна тоже улыбнулась, прильнула к его щеке, потом приняла фуражку и повела в гостиную. Севка, как и подобало уважающему себя мужчине, встретил отца солидно, сунув ему руку.

— Поздравляю, батя.

— Поздравляй, сын, — сказал Ковалев. — Это очень даже приятно, что у нас в семье появился еще один мужчина. Кстати, сын, сигареты я держу в столе. Так ты в случае чего не стесняйся...