Ветры низких широт - [39]

— У меня нет настроения гарцевать.

— Оставьте хандру, мой лейтенант, своей покойной прабабушке. Сегодня мы завалимся в такую компашку...

Суханов грустно и снисходительно покачал головой.

— А для начала купим Галочке шоколадку и запишемся в три адреса.

— Почему в три? В четыре... Никогда не обижай женщин. Они все простят, не простят только равнодушия. Крутись где-нибудь здесь и «жди меня», как сказал поэт.

Суханов не стал крутиться, а спустился к Ветошкину, который у себя в каюте в ожидании обеда жарился со своим соседом, тоже мичманом из БЧ-5, в шашки, кажется, выигрывал, и лицо у него от самодовольства лоснилось.

— Мичман! — позвал его Суханов наигранно-веселым голосом. — Я обеда ждать не стану. Ухожу на берег. Действуйте тут по своему усмотрению.

Ветошкину предстояло в вечер заступать на дежурство, поэтому к словам Суханова он отнесся с полным равнодушием. «Ну, это понятно, — подумал он, — круглое катать, ну и все такое прочее...»

Вахтенному офицеру Суханов сказал:

— Будет тут меня дохтур искать, — он так и произнес: «дохтур», — так передай ему, что Суханов‑де сделал тете ручкой.

— Счастливо отдохнуть.

«Вот она, свобода», — выходя из катера на Минной стенке, подумал Суханов. Он оставил лестницу в стороне и пошел наверх по извилистому спуску, весело приветствуя встречных моряков и почтительно отдавая честь старшим по званию, всем своим видом как бы утверждая, что ему все нипочем и он волен делать все, что захочет, правда, в тех разумных пределах, которые обусловлены военным регламентом.

Но хотя он и выражал свою веселость и независимость, на душе у него было погано-препогано. Как бы ни был хорош сегодняшний день и сколько бы хорошего ни ожидало его и дальше, день этот неминуемо пройдет, а потом начнется утро, и он снова останется с глазу на глаз со своими архаровцами.

Поднявшись наверх, он ощутил чертовский голод и пожалел, что сошел на берег, не дождавшись обеда. Свобода сама по себе, конечно, прекрасна, но голод ведь тоже не тетка, и он постоял в тени платана, размышляя, куда бы ему зайти перекусить. Он вспомнил, что на бульваре было открытое кафе, в котором подавали сосиски с капустой и бульон с пирожками, — заходить в рестораны младшим офицерам с некоторых пор не рекомендовалось, — и он, как человек, у которого появилась определенная цель, направился, придерживаясь тени, к кафе.

Часам к семнадцати он собирался быть в раскопе, а до этого часа следовало убить уйму времени. Не случись этого провала с галсами, который и не должен был случиться и который тем не менее случился, Суханов сошел бы с борта часов в шестнадцать. «Ну да что уж теперь делать, — подумал он. — Перекушу вот сейчас, потом, может, съезжу выкупаюсь... И так все ладненько получится».

2

Проводив последних гостей, Ковалев тоже решил сойти на берег. Он был доволен сегодняшним днем: и тем, что «Гангут» посетил командующий, случай, в общем-то, почти исключительный, и тем, что было много именитых гостей, которых позабавили шлюпочные гонки. «Бруснецов это правильно придумал, — подумал он, имея в виду регату. — А к Суханову стоит присмотреться: третье место — это уже нечто. Излишне, кажется, суетлив и самоуверен, но кто из нас в молодости не грешил этим?» Ковалеву шел тридцать пятый год.

Он пригласил к себе старпома с замполитом и сказал, что старпом после суточного наряда может до подъема флага сойти на берег, а замполит пусть сам решает, как ему лучше поступить.

— Я сейчас отправлюсь с людьми в культпоход, а к демонстрации фильма вернусь на борт.

— Воля ваша, — сказал Ковалев и отпустил обоих. Он уже совсем собрался уходить, но раздался звонок, и адъютант сказал, что сейчас с ним будет разговаривать командующий.

Ковалев невольно поднялся из-за стола, оправил на себе рубашку, недолго подождал и, несколько волнуясь, сказал:

— Слушаю вас, товарищ командующий.

Но командующий, видимо, еще не взял трубку, и Ковалеву никто не ответил. Он недоуменно пожал плечами, не понимая, что ему делать: положить ли трубку и ждать повторного звонка или уж стоять навытяжку, авось это потом — Ковалев усмехнулся — зачтется, и тут послышался голос командующего:

— Вот что, командир, праздник праздником, а служба службой. Что вы сейчас собираетесь делать?

— Хотел сойти на берег. Уже и машину вызвал на стенку.

— Вот и прекрасно. Прежде чем ехать домой, загляните в штаб. Я вас жду.

Послышался отбой. Ковалев посмотрел на трубку, положил ее на аппарат и звонком вызвал дежурную службу.

— Катер, машина? — отрывисто спросил он.

— Катер у трапа, машина вас ждет на Минной стенке.

Ковалев оглядел себя в зеркало, надел поплотнее фуражку и вышел из каюты. В коридоре его поджидал старпом, чтобы проводить до трапа. Ковалев не стал говорить Бруснецову, что ему звонил командующий, не сказал также, что едет в штаб, он вообще ничего не сказал, потому что сам не знал, чем вызван этот неурочный звонок, а раз не знал, то и говорить обо всем этом было преждевременно.

— Домой? — привычно спросил шофер на стенке.

— В штаб, — сердито сказал Ковалев и уточнил: — Флота.

Шофер тронулся, тотчас переключился на вторую скорость и, не щадя двигателя, поехал в гору на третьей. Ковалев не заметил этого рвения, его занимал вопрос: а, собственно, что командующему понадобилось от него, рядового командира рядового БПК «Гангут», не такого уж и значительного в списочном составе флота? Если сделать втык за какие-то прегрешения — о, было бы желание, а прегрешения всегда найдутся! — то он мог это сделать и на борту. С точки зрения Ковалева, приглашение командира корабля к командующему ничего хорошего не сулило, и Ковалев неожиданно почувствовал себя скверно.