Резиновые сапоги и шоколад
Она нетерпеливо покачивалась, поскрипывая деревянными ребрами, потом с досадой ударилась о пирс, чтобы люди не спали. Вот так она коротала время.
Ждала, когда наконец-то сможет отчалить.
Ее нетерпение было оправданно. Чего ждать, если можно плыть?
— Начинается, — сказал Бэйквелл.
Но все осталось по-прежнему. Уже многие часы одно и то же — покачивание в темноте. Не важно, сижу я с открытыми глазами или с закрытыми. Кругом темнее, чем ночью в черной палатке.
Парень, какая вкусная вещь вода!
— На, попей, — сказал он и сунул мне в шкаф бутылку. В дверной щели мелькнуло его покрытое копотью лицо. — Ну что, малыш, все в порядке? Сделай одолжение, когда проголодаешься, не ешь мои резиновые сапоги. Лучше съешь сапоги Маклеода.
— Ха-ха, Бэйквелл, очень смешно. — Я уже припал к бутылке.
— Ну, сейчас точно начнется. Только держись!
По преданию, король Артур однажды переночевал в моей родной деревне, не знаю, правда, где — в шкафу ли, в шатре или на постоялом дворе «У чахлой липы», что стоит у дороги на Миниддислвин. Все равно это было уже очень давно. И Пиллгвенлли, Уэльс, отсюда далеко. Сегодня один из последних дней октября 1914 года, и я покидаю Буэнос-Айрес. Я плыву на британской баркентине «Эндьюранс». Зайцем.
Трое матросов тайком провели меня на судно и спрятали в шкафу для штормовой одежды. «Преступниками» были Бэйквелл, с которым я познакомился на американской шхуне «Джон Лондон», Хау и Маклеод, который уже плавал на паруснике «Терра Нова» с капитаном Скоттом к Южному полюсу. Маклеод имел кличку Сторновэй в честь городка, в котором он родился. А Сторновэй был вряд ли известнее, чем Пиллгвенлли, но Маклеод очень гордился своим происхождением, и если он был уже «хорош», то весь мир узнавал, где находится Сторновэй: «На Гебррридах!»
Маклеод, Хау и Бэйквелл были среди двадцати семи членов Имперской трансантарктической экспедиции во главе с сэром Эрнестом Шеклтоном. «Эндьюранс» — когда наконец отчалит — возьмет курс на Антарктиду, которую экспедиции предстоит пересечь пешком. Впервые в истории.
Я же планирую стать двадцать восьмым ее участником, и мои шансы вовсе не плохи. Как только «Эндьюранс» минует плавучий маяк у Рекалады, мы окажемся в открытом море. За борт Сэр меня не выбросит, и мы еще увидим, закончу ли я свои дни как семидесятая ездовая собака, — такой исход предсказал вчера ночью пьяный Сторновэй.
Жаль, что в шкафу нет иллюминатора, а под ним — кровати. Тогда мне было бы достаточно лишь поднять голову — и я оказался бы под ярким солнцем Ла-Платы. Сверкает чистотой новенький подвесной паром. Множество людей дует в дудки и рожки — идет настоящий концерт, ведь не каждый день национальный герой Британии проплывает под мостом. Сотни портеньос, жителей припортовых кварталов Буэнос-Айреса, вышли сегодня на пирс пожелать удачи посудине Шеклтона.
— Тысяча чертей, ну и воняет же здесь резиной, — фыркнул Бэйквелл.
Шкаф для штормовой одежды матросики предоставили мне, а сами расположились наверху среди тявкающих собак, подставив лица палящему солнцу. Пока, Аргентина! Прощай!
Над крышами яично-желтых конторских зданий Ла-Боки завывают сирены. Со всех сторон доносятся звуки дудок. Еще немного, и буксир отпустит «Эндьюранс». О, он уже дает гудок и отваливает! А я свищу вместе с ним. Эге! Мы плывем ко льдам, белым, белым льдам!
Мы увидим ледник Бирдмора, полюбуемся горами Эребус и Террор — этими двумя Эйфелевыми башнями Антарктики… Если немного повезет, мы откроем пингвинов Блэкборо или станем первыми, кому удастся постоять на краю неизвестного шельфа… мы назовем его Земля Пиллгвенлли.
Хо-хо-хо-хо! Почему бы и нет?
Вот такие дела. Что бы я только не рассказал, будь я не так одинок! Я — парень из захолустного местечка неподалеку от Ньюпорта. Конечно, сын своей матери. Точно! А ведь быть сыном своей матери во время большой войны — это само по себе непростое дело. Мне не довелось побывать ни в одной из воюющих стран, но я повидал русских и немецких матросов. В Великобритании я знаю только Уэльс, а в самом Уэльсе — лишь небольшую часть. Точнее, я знаю Ньюпорт и южные деревушки между Уском и Эббвом. В Уске водятся самые крупные форели во всем Уэльсе. Уверен, что и королю Артуру было об этом известно.
У меня есть старший брат Дэфидд и сестра Реджин, ее муж Герман — управляющий старейшей фабрикой Уэльса, о которой можно без преувеличения утверждать, что она — старейшая в мире. Уэльс был колыбелью промышленной революции, давным-давно. В день объявления всеобщей мобилизации мой шурин Герман и брат Дэфидд пошли на вокзал и отправились в новую казарму летчиков в Мертир-Тидфил.
Хау рассказал, что в тот же самый день баркентина «Эндьюранс» стояла на якоре в устье Темзы и ждала решения короля — состоится ли экспедиция, не помешает ли ей война. Мои будущие соседи по мотосаням с криками «Ура!» скоро водрузят «Юнион Джек» на Белом континенте. А телеграфируй король Георг не просто одно величественное слово «Вперед», а добавь еще два: «на войну», они бы подчинились и отправились на канонерки и в окопы: Сэр и его первый помощник Уайлд, капитан Уорсли, оба врача — Маклин и Мак-Ильрой, ученые, художник и фотограф, плотник Макниш, кок Грин, оба кочегара, боцман Винсент и все его матросы. Лишь Бэйквелл отдал бы честь и сказал: «Это не для меня. Я — янки безродный, а война имеет значение для тех, у кого есть Родина».
