Ветры низких широт - [30]

— Мужики, — соглашался Суханов, и ему становилось зябко: «Гангут» на боевую службу могли и не послать — лодку-то проворонили по его, лейтенанта Суханова Юрия Сергеевича, вине, о чем командир корабля изволил начертать особый пунктик в приказе, указав на это деяние как на трудно совместимое с понятием долга и чести флотского офицера.

— Поэтому плюй на все и береги здоровье, — начал наставлять его среди ночи Блинов.

— Потом плюну, — пообещал Суханов.

Иллюминатор совсем посветлел, за ним уже угадывался внутренний рейд, на котором мирно посапывал крейсер. Его, видимо, как и человека, одолевали предутренние сны. Спать оставалось всего ничего, а с семи Суханову опять предстояло заступать на вахту.

Разбудил его Ветошкин, который вернулся на корабль, едва стало светать. Был он хорошо выбрит, свеж, даже кончики усов успел закрутить в стрелку. Суханов хотел потянуться, но тогда пришлось бы объяснять Ветошкину, что засиделся с Блиновым за разговорами, рывком сбросил с себя одеяло и задрыгал ногами и руками, делая вид, что занимается зарядкой.

«Сперва бы в гальюн сбегал, про... — улыбаясь в фасонистые усы, подумал Ветошкин, — а потом и махал бы своими граблями». Но из каюты не ушел, потому что разбудил Суханова по делу, и, когда тот закончил свои фортели, сказал почти заговорщицки:

— Главный боцман вчера у меня в гостях был. Козлюк, значит. Так по секрету сказал, что на воскресенье на «Гангуте» праздник намечается — годовщина подъема флага. Пятая по счету. А до этого смотр устроят, аж по форме двадцать. — Он внушительно помолчал. — Козлюк обещал нынче же красочки разной плеснуть. И эмали, само собой. Подкрасить что где надо загодя. Морякам следует приказать все бельишко перетряхнуть, перестирать и перештопать, а какое совсем барахло, то сдать баталеру на ветошь. Форма двадцать, скажу я вам, это большой шмон... У нас в кубрике линолеум поизносился. Козлюк — мы с ним лет пятнадцать, если не двадцать, дружим — обещал линолеума дать.

— А мы с этим линолеумом не влипнем? — с опаской спросил Суханов.

— Будем трепаться на баке — влипнем, — убежденно сказал Ветошкин. — Вы мне только не перечьте — для пользы же дела, — если среди дня кого из моряков потихоньку с занятий утаю. Насчет пресной водицы я уже с трюмачами договорился. В бане и постираемся.

— Ох, влипнем...

— He извольте беспокоиться.

Ветошкин ушел в команду, обмозговывать хозяйственные делишки, а Суханов, собираясь на вахту, невесело размышлял: подведет его Ветошкин под акафист или не подведет? «Чужая душа — потемки, — трагически подумал он. — Как он меня с дельфинами...»

Ветошкин там, в кубрике, тоже не оставался в долгу: «Сколько их, зеленых, прошло через мои руки, и всех учить надо. Хорошо, если потом эту самую руку пожмут, а то ведь и спасибо не скажут».

4

Умным на «Гангуте» был не один Ветошкин. Таких умников, которые водили дружбу с Козлюком, нашлось много, и в укромных местах на бельевых леерах затрепыхались тельняжки, форменки, трусы, запахло суриком, кузбасслаком, эмалью. Официально о проведении смотра еще не объявляли, но готовиться к нему исподволь уже начали, и Бруснецов знал об этом, но против своего же правила скандала не поднимал: корабль чистился и мылся, говоря языком моряков, наводил марафет. Бруснецов, правда, называл это порядком, а ради порядка он многое мог простить.

Сход на берег никто не отменял, но работы прибавилось, и минуты свободной уже не оставалось, тем не менее после обеда, когда на флотах с петровских времен устанавливался адмиральский час и команде разрешалось соснуть, Суханов все-таки вырвался на берег, рванул в гору и скоро уже подъезжал к студии звукозаписи, действуя по плану, который составил, еще будучи на вахте.

Галочка оказалась на месте и ему тоже ослепительно улыбнулась, может, блеску в ее улыбке было и поменьше, чем в прошлый раз, когда на первом плане выступал «бонвиван» Блинов, но это уже не имело значения. Суханов положил перед нею плитку «Экстры», приобретенную в соседней булочной.

— Вам тоже в три адреса? — спросила Галочка, невинно шевеля ресницами, словно опахалами.

— Нет, — сказал Суханов, растерянно кося глазами по сторонам. — А что Наташа? Ее сегодня еще нет?

— Ах, Наталья Павловна... — Галочка еще улыбалась, но блеску в ее улыбке заметно поубавилось. — Она у нас консультирует только в тех случаях, когда идет серьезная запись. А у вас музыка серьезная?

— Вообще-то да, мне хотелось бы иметь для кассетного магнитофона фуги... — Он немного помедлил. — Да, фуги Баха, — сказал он, и глаза у него стали оловянными. («А, черт... Почему, спрашивается, Бах, а не Бетховен, не Чайковский, не Шопен?») — Да, и Бетховена... «Лунную сонату». Можно еще и «Времена года» Чайковского.

— О... — Галочка опять поиграла наставными ресницами и стала оживленно-деловита. — Это очень серьезная работа. Вы, видимо, надолго собираетесь в море?

— Так точно.

— Тогда я вам советую дойти до Большой Морской. Это совсем недалеко. Там музыкальная школа. Здание в стиле ампир. Это еще с той эпохи. Вы сразу обратите на него внимание. Там спросите Вожакову Наталью Павловну. С нею обо всем и договоритесь. А я пока подготовлю письмо в радиокомитет. Думаю, что нам помогут.