Ветры Босфора - [13]

Да и поведение шкипера вдруг переменилось. Сколько времени в упор не видел лейтенанта. А намедни вдруг прозрел. Нет, не подобрел, нет. Даже напротив. Встречая в порту, смотрит с ненавистью. Увидит, - и ему аж сведет губы. Словно шкипер лимон надкусил.

С чего такое?

Казарского поеживало от взглядов шкипера.

Еще резче обозначилась дистанция между капитаном II ранга и «мелкотой», «гнусью», лейтенантом.

Но вот стар «Соперник», а оба борта его покрашены. Никто над командой не смеется.

Особенно растревожила Казарского последняя встреча. Шкипер взглянул на него с видом озлобленного ястреба, готового броситься на добычу.

Казарский положил себе твердо, что ни при каких обстоятельствах той бумаги-извинения, вырванной под дулом пистолета, он шкиперу не отдаст. Пусть все кончится не Дунайской флотилией, а хоть Сибирью.

Не знал Александр Иванович, действительно, пребывавший на очень невысокой ступени флотской иерархии, того, что уже знали в верхах. Кто мог ждать после победы в Анапе царской ревизии в Севастопольском адмиралтействе?

Царские ревизии на флоте были делом привычным. Их ждали всегда. Но обрушивались они на головы заподозренных в корысти или небрежении к службе, тем не менее, нежданно. Струхнувший Артамонов потому и смотрел ястребом на Казарского, что готов был дорого заплатить за ту злосчастную бумагу. Да тоже не знал, как подойти к лейтенанту.

Походы следовали за походами. Ремонта на берегу не давали довести до конца. Обидно! Бриг нужен. А вроде - и не нужен.

День стоял солнечный, блестящий. Над головой небо в перистых подвижных облаках, нежно разрисованное. Бриг жил привычной походной жизнью. Вахтенные стояли у своих снастей. Часть подвахтенных развели по работам - кто чистил медь, кто подскабливал шлюпку, кто вязал маты. Один из вязавших, бомбардир Фома Тимофев, низкорослый крепыш с лицом, порепанным оспой, был хорошим песельником. Голос у него был высокий, чувствительный. Слушать его любили. Он завел песню, согнув спину над матом:

Матросская душечка-а-а…

От его проникновенного голоса защекотало тоской по берегу. Песню подхватило несколько голосов. Петь на «Сопернике» умели.

Задушевный дру-у-уг,

Смотришь в море сине-е-е,

Пусто все окру-у-уг…

Казарский прислушался к себе. Тоска толчком отозвалась в сердце. Переведут на Дунай - к Татьяне Герасимовне, в дом на Малой офицерской, зван не будешь.

На поход крестишь меня-а,

Разлукою ко-а-ришь.

Ты рыдаешь голосом,

У меня душа боли-ит.

Караван, который сопровождали, состоял из семи судов. «Соперник» и катера бежали к Суджук-Кале, прикрывая его с зюйда, - со стороны наиболее вероятного появления противника.

Вот и прошли высоту Анапы.

Казарский держал трубу у глаз. Хотя увидеть павшую крепость невозможно, но все же хочется хоть что-то рассмотреть. За далекой волной расплывалась полоса горизонта. Казарский прислушался, недонесет ли ветер рокота пальбы. Когда ухает тяжелая артиллерия, слышно за много миль.

- Корабль! Прямо по носу! - раздалось сверху, с марса.

Песню оборвало.

Лейтенант резко повернулся. Труба у глаз. Взгляд на ост.

Вдали, словно белая пирамида облаков, проступили чьи-то паруса.

Свои?

Вражеские?

- Два корабля!!

Десятки глаз устремились навстречу парусам. Прошло четверть часа напряженного ожидания. Корабли, двигавшиеся навстречу, словно бы не спешили, словно бы продвигались, одолевая тягость. Наконец в далеких парусах проступил успокоительный сероватый оттенок, - паруса турецких кораблей белокипенные, они из египетского хлопка; паруса наших светлосерые, из хлопка отечественных сортов, они под стать утренней туманной дымке. В окуляре трубы затрепетал андреевский флаг на первом корабле и еще флаг на мачте второго, - оба не столько видимые, что андреевские, сколько угадываемые, что андреевские. Первый корабль с поднятыми парусами. Второй с убранными, - только мачты, тощие, как фонарные столбы, царапают клотиками синь небесную.

- Бриг «Ганнимед», вышбродь, с призом! - радостно вскричал марсовый. - Здоровенного «султана» в Анапу тащит!

Приз - плененное судно. За него положено вознаграждение. Во время средиземноморских кампаний, случалось, командам разрешалось призы даже продавать другим государствам и тем выплачивать жалованье.

Казарский уже и сам видел, что идет «Ганнимед», бриг быстроходный и маневренный. «Ганнимед» оттого так натужно режет волну - словно не волну, а ледяную шугу, лед пробивает форштевнем - что на буксире у него другой корабль.

С победой, «Ганнимед»!

Совсем другое ожидание пошло на борту «Соперника». Все подвахтенные высыпали наверх. Галдели оживленно. Ждали.

Но сблизились только через час с четвертью.

Флейтист то и дело поглядывал на командира. Заждался матрос. Стоит на шканцах, чубастый, красиво-озорной, с блестящими глазами, и губы подрагивают от вожделения поднести флейту к губам. Но по уставу разрешается играть «захождение» - приветствие собрату -

только когда штевни двух кораблей окажутся на одной мысленно представляемой прямой. Тут глазомер нужен!

До встречи осталось полтора кабельтова, не больше.

- По правому борту встать к борту! - крикнул лейтенант.

Палуба, возбужденная чужой победой, заждалась команды. Выстроились мгновенно. Офицеры заняли места с левого фланга. Вахтенный, мичман Соколовский, озабоченный и веселый, метнул строгими глазами по безукоризненной линии строя.