Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [49]
Получается, что и отправитель письма, и адресат служили (каждый в своё время) в Глазовском уезде, оба интересовались удмуртскими языческими обрядами, знали удмуртский язык. Похоже, что и по характеру они были кое в чём сходны – оба деятельные и пылкие. Вот разве что отец Иосиф получал от начальства только благодарности и награды за свои бурные, инициативные труды, а отец Климент за непокорство и дерзостность чаще бывал порицаем.
Итак, иеромонах Климент, готовясь собирать сведения о верованиях и обрядах удмуртов, называл тех «младенцами». Восприятие инородцев и иноверцев как непросвещённых детей – традиция давняя, укоренённая в христианстве. Публицист Петровской эпохи И. Т. Посошков был мирянином, но хорошо знал жизнь Церкви и весьма интересовался делами духовными. В трактате «Завещание отеческое» (писавшемся с 1712 по 1719 год), обращаясь к сыну, который, быть может, станет когда-нибудь архиереем, он указывал, как тому следует обходиться с инородцами-язычниками – чувашами, черемисами, вотяками, остяками, якутами, тунгусами, лопарями, самоедами и прочими «безграмотными людьми». Отдельно Посошков отмечал мордву, которая явно была ему лучше известна: «И аще случатся под властию твоею Мордва, то сии – яко младенцы; несть у них никакова закона…» («закон» – это, конечно, не государственные установления, а церковные). Посошков сам тут же указывал, что мордва отмечает некоторые православные праздники и приносит обеты Богу, Богородице, архангелу Михаилу, Николаю Чудотворцу. Однако они всё равно – сущие младенцы, ибо веры православной толком не понимают. И далее Посошков повторял, обобщая: «А наши иноверцы подобны несмысленным младенцам: идолам они не кланяются, и грамоте не разумеют, и закона себе никакова не имеют…» То есть языческого «идолопоклонства» у них уже нет, но и Святого Писания да истинного закона тоже пока нет. Даже «крестя, их надобно блюсти яко младенцов», предостерегая от общения с некрещёными собратьями[347].
Стоит вспомнить, что «младенцев», то есть детей и отроков, в те времена и у простолюдинов, и у высших сословий принято было содержать сурово, наказывать битьём за шалости и непослушание, а если уж обучать наукам и приличным манерам, то, как правило, без учёта интересов и склонностей каждого ребёнка. Кстати, в Санкт-Петербургской епархии в XVIII веке телесное наказание провинившимся дьячкам именовалось наказанием «отеческим»[348].
Очевидно, что при культивируемой христианской любви к подопечным правоверные наставники-миссионеры смотрели на них не иначе как сверху вниз. И запросто могли, ради спасения их душ, прибегать к разорению и уничтожению святынь. Что и делал отец Иосиф.
Такое двойственное отношение (стремление поучать, просвещать, но при случае и пригрозить) для кого-то из наблюдателей и исследователей может обернуться своей твёрдой, неуступчивой стороной, и тогда представляется, что христианизация даже в более или менее просвещённые времена (в середине и второй половине XIX века) – это процесс насильственный, искоренявший самобытность, приводивший к обрусению. С другой стороны, можно обращать внимание на то, что прямого физического насилия уже почти не бывало, что центральное правительство и руководители на местах желали через крещение и обучение русскому языку приобщать подданных к достижениям цивилизации.
Нам трудно понять, чем же это было на самом деле, если не учитывать такой вот самонастрой священников-миссионеров: коснеющие в невежестве язычники и полуязычники – наши младшие братья, их надо по-христиански любить, а потому следует просвещать светом истины и вести единственно верным путём к светлому будущему. Если ради благой цели необходимо применить давление, то так тому и быть. В конце концов, святые прошлых веков сурово выкорчёвывали языческие суеверия, а преподобный Трифон, вятский чудотворец, именем которого назван крупнейший в Вятском крае монастырь, согласно житийной легенде, просто взял да и срубил огромное дерево, которому поклонялись язычники. Отец Иосиф действовал подобным же образом.
Примечательна позиция преосвященного Нила (Исаковича) – выдающегося пастыря, который в 1835–1838 годах служил епископом Вятским и Слободским (и, как уже было отмечено, высоко ценил отца Иосифа). Затем он был переведён в Иркутск и занимался христианским просвещением «диких племён» Восточной Сибири, после чего стал архиепископом в Ярославле[349]. По признанию писателя Н. С. Лескова, именно Нил являлся прототипом того миссионера, что был главным героем известного лесковского рассказа «На краю света» (1875)[350]. Преосвященному Нилу свойственны пытливость исследователя, ревность миссионера, образованность, владение хорошим литературным слогом. Он сочувствовал тем «инородцам», кто, по его оценке, находился на грани выживания. При всём том в написанных им «Путевых записках преосвященного архиепископа Нила» имеется такое высказывание: «Народ, лишённый всякого понятия о достоинстве человеческой природы, движимый лишь скотскими побуждениями, способен ли к принятию высоких истин христианского вероучения…» По его убеждению, «пора номадам нашим начать исход, как из некоего Египта, из облежащего их мрака и идти во след народов, а паче Православной Руси, к нравственному, умственному и материальному преспеянию»
