Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [39]
Сперва вятский епископ, а потом и Синод согласились с мнением консисторских чиновников. 31 мая 1857 года из Петербурга на Вятку была послана соответствующая бумага. И 27 сентября было предписано направить благочинному указ, чтоб он ознакомил Замятина-старшего с ответом[264]. Дело по прошению несчастного отца велось больше года.
Дьячок и табачок
Спустя десятилетие после «окровавления алтаря» в Котельниче, в 1861 году, в Спасском монастыре города Орлова произошло похищение иконы святой мученицы Варвары. Эта икона, «в серебряной ризе», ранее была пожертвована в монастырь богатым семейством. Через десять дней её нашли подброшенной к воротам монастыря – в целости, даже риза не сорвана. Тем не менее заведённое следствие продолжалось. И затянулось оно на долгие-долгие годы. Одни допрошенные иноки подозревали других. И доносили. Пожилой иеромонах Владимир сообщил следствию, что причастными к краже могли быть исключённый из духовного звания дьячок Николай Замятин и ещё один тамошний обитатель[265]. Вскоре старик простудился и умер, так что когда следователи стали тех двух допрашивать, он уже не мог ничего пояснить.
Да-да, подозревавшийся экс-дьячок – тот самый Замятин!
Допрос его состоялся спустя шесть лет после происшествия с иконой, 20 октября 1867 года. В то время он – послушник Спасского монастыря Николай Павлов Замятин, 44 лет, сын священника. Вот что записано с его слов: «Штрафован был дважды: в первый раз в 1852 году за нетрезвость и окровавление св. олтаря и паперти был посылан в сей монастырь на три м[еся]ца в черные труды, а во второй раз за нюханье табаку в церкви за богослужениями по определению епархиального начальства клал сто поклонов; в следствие этих штрафов, будучи внесен в список штрафованных, Святейшим синодом в 1856 году исключен из духовного звания и в 1858 году приписан к котельническому градскому обществу». Но в конце концов он прибился к монастырю[266].
Получается, Замятин умудрился и этак отличиться: дьячок нюхал табачок. Прямо на богослужении! Когда именно он это учудил, не сказано. Кажется, до 1856 года. А кстати, как же с битьём стёкол, которое случилось в 1855 году и за которое он на месяц был направлен в этот же самый Спасский монастырь города Орлова? Да никак. Замятин о таком происшествии не хотел напоминать лишний раз. Следователь, который вёл допрос, не знал этого, но нам-то известно: на совести Замятина было не два, а три серьёзных проступка. Как минимум.
Стало быть, Замятина окончательно вывели из «духовного звания», то есть из церковнослужителей, и он стал мещанином Котельнича. Видимо, жилось ему в «градском обществе» несладко, и Замятин сумел поселиться в хорошо знакомом Спасском монастыре.
В этом монастыре в ту пору обреталось немало колоритных личностей. При допросах выяснялось, что чуть ли не каждый второй насельник монастыря чем-то да проштрафился. Вот фраза из показаний запрещённого в церковном служении рясофорного дьякона Петра Томилова, 75 лет: «Судим и штрафован был неоднократно, и теперь состою под запрещением за осквернение амвона уриною по причине старости и слабости сил»[267]. Получается, что храмы осквернялись не только кровью, но и мочой. Даже калом – и такие случаи отмечены в архивных источниках[268].
Как к детям малым
Почти каждый священно– и церковнослужитель, если он был уже немолод, имел в своём послужном списке такие наказания, которые надлежало заносить в официальные документы. Те же, у кого в послужных списках фигурировали не взыскания, а поощрения и награды, продвигались по службе – становились благочинными, привлекались для выполнения ответственных и почётных обязанностей по церковной и государственной линии.
Церковные наказания, с нынешней точки зрения, бывали не такими уж суровыми: месяц-другой, реже – три, в отрыве от привычной обстановки, в трудах и под наблюдением. Впрочем, и по государственным законам пребывание под стражей или в работных домах за не слишком значительные правонарушения также исчислялось лишь днями, неделями, месяцами. Многое зависело от конкретной ситуации и того человека, кто принимал решения: на обычное пьянство до поры до времени глаза закрывали, ну а потом злостный выпивоха мог получить как месяц, так и полгода. Возможно, кое-что объясняется пристрастностью и прямой продажностью консисторских чиновников, разбиравших такие случаи. Об этом можно судить не столько по документам, сколько по воспоминаниям и беллетристике. Тогдашние церковные люди, знатоки латыни, придумали псевдолатинскую фразу о том, что консистория – место, где устраивается священникам, дьяконам и пономарям «обдирация» и «облупация»
