Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века - [37]

Когда консисторские докладывали епископу, тот повелел сделать замечание священнику Николаевской церкви Павлу Феофилактову за то, что его подначальные дурно себя вели и пьянствовали. А ведь и правда: следствием было точно установлено, что пил Замятин не один, а с прочими причетниками, которые явились «к вечернему пению» явно не вполне трезвыми. Соответственно, консистория распорядилась: «Дьячка Анцыгина и пономаря Попова выслать в архиерейский дом на месяц для научения трезвости»[242].

Но поучить трезвости удалось только одного из этих двух – Анцыгина. В бумаге, составленной в мае 1852 года, сообщалось, что другой – «пономарь Иван Попов, назначенный в архиерейский дом на усмотрение, помер»[243]. Шёл ему уже шестой десяток, так что и рассуждать о причине смерти старика никому было не интересно – ну, помер так помер. Когда его коллеги заполняли клировые ведомости за 1851 год (а благочинный проверял и подписывал), то указали, будто смерть Попова приключилась в марте[244]. Можно подумать, что в марте 1851-го! На самом деле, они, похоже, просто задержались с заполнением ведомостей, писали их уже весной 1852-го, когда Попова и не стало. Такая уж небрежность в документации… В клировых ведомостях за следующий 1852 год опять объявлено, что Попов умер. И уже не в марте, а в апреле[245]. В общем, помер – и стали о нём забывать. У Бога пономарей много.

Дьячок Анцыгин провёл свой срок в архиерейском доме, и отныне это наказание упоминалось в его послужном списке. Правда, назначили ему один месяц, а вышло, что он пробыл под наблюдением два месяца[246]. Если это не путаница в бумагах, то, должно быть, срок ему продлили за какую-нибудь новую выходку. Видать, не смог за один месяц трезвости научиться…

Сам же Замятин проканителился в монастыре благополучно. В июле 1852 года из Спасо-Орловского монастыря извещали, что Замятин «вел себя очень хорошо». И в клировых ведомостях за 1852 год отмечено: «После находимости в Орловском монастыре за пьянство вел себя осторожно и в поведении с худой стороны не замечен»[247].

Вообще-то Замятин, когда хотел, мог вести себя прилично. Например, как только он поступил в юном возрасте на церковную службу, то получил такую характеристику: поведения «хорошего, к должности подвижен»[248] (имеется в виду: бодр и деятелен). За год до происшествия в алтаре он – поведения «порядочного»[249]. И даже за 1851 год, когда это происшествие приключилось, он («уволенный дьячек от должности», который «находится под судом и следствием») – поведения «не худого»[250].

На воспитании и призрении

Спустя пять лет после трагикомического случая в алтаре отец дьячка Замятина Павел обратился с прошением к государю императору.

Жизнь Замятина-старшего была нелёгкой. Он давно страдал эпилепсией, оттого со священнической должности в той самой Николаевской церкви Котельнича его перевели на более низкую. Потом, как только сынок подрос и смог его заместить, он и вовсе вышел за штат. В его послужном списке имелась отметка о начальственном неодобрении. В 1839 году, когда 46-летний Павел Замятин (уже не священник, а простой пономарь) по болезни выходил в отставку, в клировых ведомостях было начертано: «Судим и штрафован не был, кроме перемещения на настоящее место, без ношения рясы, после находимости в 1831 году в архиерейском дому на усмотрении по неодобрительной рекомендации благочинного»[251].

Старик Замятин взывал:

«Всепресветлейший державнейший великий государь император Александр Николаевич, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший!

Просит Вятской губернии города Котельнича Николаевской церкви заштатный священник Павел Матвеев Замятин, а о чем мое прошение, тому следуют пункты.

1. С 1824 года начал страдать я падучей болезнию, почему и находился до 1839 г. 16 марта при той же церкви на причетнической должности, а с этого 1839 года по усилившейся во мне болезни и по настоящее время нахожусь заштатом, а на место меня для воспитания малолетнего семейства моего[252] определен сын мой Николай Павлов Замятин.

2. В истекший 1855 г. означенный сын мой по выжитии вторично в Спасо-Орловском монастыре на испытании в поведении, хотя и получил в оба раза от настоятеля того монастыря одобрительные рекомендации, но за последний раз, в виде дальнейшего испытания, перемещен от котельнической Николаевской церкви того же уезда в село Юрьевское.

3. По настоящее время у сына моего Николая Замятина, кроме жены его и 2-х малолетних детей, состою еще и я на воспитании и призрении с тремя уже взрослыми дочерьми девицами, при посредственном пособии, заключающемся в 20 р. сер[ебром] от попечительства[253].

4. Ныне, по представлению местным архипастырем Елпидифором оштрафованных причетников, Св[ятейший] синод сына моего Николая предназначил к исключению из дух[овного] звания в податное состояние[254]; но как сын мой Замятин никакого ремесла не знает и, следовательно, в податном состоянии не в силах будет не только призревать меня, дряхлого и увечного, с 3-мя моими дочерьми, но и пропитывать свое семейство. Я же надеюсь, что сын мой Николай, будучи еще в молодых летах, оставаясь в духовном звании, при непосредственном и усиленном моем над ним надзоре, не преминет исправить и улутшить свое поведение. То и осмеливаюсь всеподданнейше просить: