Ветер западный - [86]

* * *

Я не ожидал, что благочинный явится по первому зову, при его-то занятости. И я не особо нуждался в нем. Если бы даже он доехал до нас только к середине поста, потоптался бы здесь с полчаса с рассеянным видом, просто по долгу службы, этого было бы вполне достаточно. Что он забыл в Оукэме? И добавит ли ему значительности чья-то смерть в нашей глухомани? Я был наслышан о том, как много он делает в должности благочинного и как ему недоплачивают, обходят вниманием и недооценивают его трудов. Слыхал я также о его отнюдь не напускной праведности. А смерть, что ж, еще одна бумажка на подпись в его жизни, заваленной подобными бумажками. Стоило ли ему беспокоиться?

О случившемся я дал ему знать лишь затем, чтобы потом не говорили, будто я держал эту смерть в тайне. Он мог бы пренебречь этим известием, если б захотел. “Еще одно утопление по неосторожности, — мог бы сказать он. — Чего вы от меня хотите, Рив? Чтобы я подал в суд на реку?” Но если бы мы никого не оповестили, а слухи о смерти богатейшего человека в Оукэме просочились бы — и наверняка, — наше молчание выглядело бы тайным сговором с не самыми честными намерениями. Лучше нагнать скуку на благочинного этим известием, чем раззадорить его неполучением такового. Я послал за ним, поддавшись возбуждению и тревоге. Сдуру, можно сказать. Либо это был проблеск дальновидности.

Я был настолько не готов к появлению благочинного в Оукэме в тот же день, что, глядя на мужчину верхом на лошади, хлюпавшей по нашей главной улице, изрытой колеями и залитой водой, я терялся в догадках, кто бы это мог быть. Всадник и лошадь возникли из тумана в то самое время, когда низкое зимнее солнце прорывалось сквозь туман, подсвечивая его золотом и создавая впечатление, будто Оукэм погружен под воду. Было около полудня, спустя всего четыре часа после того, как за благочинным послали. На “хлюп-цок-хлюп”, издаваемые копытами кобылы, я вышел из церкви. Под это влажное цоканье колокол прозвонил полдень, и всадник и его лошадь ступили в пронизанный солнцем туман; тогда я и увидел, что на всаднике одеяние священника. И тут же туман сомкнулся, солнце пропало, и я побежал навстречу гостю.

Я вдруг увидел брата по церкви, потому и бросился со всех ног к благочинному — маленькому невзрачному человеку в облачениях, наделявших его заемным величием. Ступня его была миниатюрной, совсем как у ребенка. Узкое нахмуренное лицо не давало воли улыбке. Капюшон, аккуратно завязанный под подбородком, вышитые золотом полоски на манжетах его подризника. Брат во плоти! От радости, что я более не один, мне стало жарко, на плечах и шее проступил пот — наверное, такую же радость испытывает Джил Отли, когда на его плуге возникает вторая пара рук и акр съеживается под их совместным напором. Я обнял ладонями его запястья, точнее, раструбы его перчаток:

— Добро пожаловать!

Бросив поводья, он легко спрыгнул с лошади:

— Джон Рив. За год с лишком это наша первая встреча.

— Жаль, что при столь неблагоприятных обстоятельствах.

— Я редко встречаюсь с людьми при благоприятных обстоятельствах.

— Счастлив человек, ни разу не видевший своего шерифа и так и не запомнивший, как зовут его благочинного.

— Метко сказано.

Метко, да не совсем так; обычно говорят “как зовут его епископа”, но поскольку нашего упрятали в тюрьму, я не видел вреда в том, чтобы слегка переиначить старинную поговорку. Благочинный улыбнулся и, как ему и подобало, воззрился на нашу церковь, хотя это было лишь серое строение среди нестройной серости. Благочинный огляделся с некоторым смущением.

— Не ожидал, что вы приедете так скоро, — сказал я.

— Я весьма кстати случился в Брутоне, где мне и передали ваш вызов.

— Скорее, не вызов, просьбу…

— И честно сказать, я давно собирался наведаться к вам.

На что я, удивившись, ответил:

— Но по какому поводу?

Вероятно, я выдал свое удивление, потому что он, не снимая перчаток, коснулся моей руки, словно клал подснежники на могилу:

— Нам нужно кое-что обсудить, Джон. Но пока мы не станем морочить себе голову. Покажите-ка мне вашу церковь изнутри.

Когда вам предлагают “пока не морочить себе голову”, вы тут же начинаете морочиться. Впрочем, его обходительность успокоила меня, как и обращение ко мне по имени, словно к старому знакомому. Благочинный повел свою кобылу через церковный двор и привязал ее к рябине, намотав вожжу вокруг ствола. Под зимней попоной было видно, насколько тоща кобыла и не только непородиста, но и великовозрастна, с раздувшимся брюхом и мордой, опущенной долу. Я погладил ее по щеке. Ее тусклые глаза смотрели пристально. Явись благочинный, гарцуя на быстроногом жеребчике с огоньком в глазах, с блестящими точеными боками и крупом, я бы, наверное, насторожился. Но эта дряхлая, потерпевшая от жизни кобылица расположила меня и к себе, и к своему ездоку.

В церковном притворе текло нещадно. Капли падали с крыши рваной струйкой, трап-трап-тра-па-пап, — юркие, как клейменый бродяга, по выражению Танли. Благочинный обошел лужицу кругом, разглядывая крышу. Я распахнул внутреннюю дверь:

— Прошу. Полюбуйтесь на нашу церковь, не стану вам мешать.