Ветер западный - [76]

— В чем же все-таки дело? — спросил я. — Что такого они творят там, в Риме, во Флоренции ли, неважно, от чего у человека возникает неколебимая уверенность в том, что он нашел истинный путь к Богу? Особая святая вода? Выпил — и сразу все стало ясно? Если так, привези и мне немного этой воды.

В словах моих явственно слышалась издевка; в иных обстоятельствах я бы приподнял бровь, давая понять, что лишь поддразниваю его, а он в иных обстоятельствах тоже выгнул бы бровь, перекрестился и обронил: “Fornax ardens caritatis, неугасимый очаг милосердия, прости, что я шатался по Европе и пил воду без тебя, Рив, rex et centrum omnium cordium, властителя наших душ”. Не без сарказма обронил бы. Прежде, когда мы были помоложе, я бы пихнул его локтем в бок. Но не сейчас — свадебное вино потушило мой неугасимый очаг милосердия. Да и Ньюман не был склонен к шуткам.

— Прислушайся к себе, — сказал он. — Привези и мне немного. В этом весь ты, Рив. Если ты веришь в существование особой святой воды, дающей ответы на все вопросы, может, стоит отправиться в путь за нею, не дожидаясь, пока тебе ее доставят? Посмотрел бы мир, это бывает поучительно, но ты предпочитаешь сидеть в Оукэме и трясти деревья, а вдруг с них посыплются деньги на мост. Не понимаю, почему ты так одержим этим.

— Зачем, по-твоему, мне нужен мост? Чтобы перейти на другой берег, куда пока не ступала моя нога.

— Чтобы другие переходили по нему и платили тебе.

— Эти деньги принесут благополучие в Оукэм, защитят нас от голодных зим. Я неплохо отплатил тебе, Ньюман, за вклад в строительство моста — полным отпущением грехов; больше никто в Оукэме подобного не удостоился.

— За что я тебе благодарен.

— Я хочу перестроить мост, — сказал я. — Очень хочу, Том. Как хорошо будет прогуляться поутру на противоположный берег.

Сиречь: “Помнишь то славное утро, когда мы вдвоем разглядывали противоположный берег? Разве мог ты забыть?”

— Мост нужен тебе, ты им и занимайся, — ответил он. — Я более не испытываю желания расставаться с деньгами. А заниматься делом, это просто, деловой человек строит мост в ожидании, что люди начнут переходить на другой берег за плату, но духовный человек сам ищет, как ему перейти мост, его пошлина — вера и распахнутое сердце. Словом, я не человек дела, Рив, я человек духа, и я много молился и наконец сподобился благодати.

Так и сказал. В отличие от тебя (эти два первых слова он опустил), я не человек дела, Рив, я человек духа. Так прямо и сказал.

* * *

— Ага, — протянул благочинный, когда я появился у его двери — у двери Ньюмана.

Он впустил меня. Мы сели у печи, только что растопленной. Темнело, и гром уходил куда-то вдаль, негромко урча на прощанье. Комната была ярко освещена, а пол днем ранее мы усыпали фиалками и рогозом в надежде, что тело Ньюмана всплывет и мы сможем положить его у печи; зря надеялись… В доме было предательски уютно и тепло в отсутствие его хозяина.

— Я подумал, что нужно рассказать вам о том, что я узнал.

— И что же вы узнали?

— Во-первых, — начал я, — за один-единственный день почти треть прихожан исповедалась. — Я ожидал, что он обрадуется, ведь это он придумал, как заманить людей на исповедь, и не прогадал. Обычно люди довольны, когда другие исполняют их волю. Но не благочинный, на его лице не мелькнуло и тени удовольствия; я продолжил: — За первый исповедальный день ничего существенного не обнаружилось. Хэрри Картер раздавлен горем и вдобавок поранил лицо. Дрю Норис прибил камнем птицу, дуралей несчастный. Морис Фрай вместо исповеди погрузился в сон. Джил Отли нашел зубы своего сыночка. Сара Спенсер, мучимая болезнью, готова признаться в чем угодно, включая убийство Ньюмана, якобы она зарубила его топором.

Благочинный хохотнул.

— И мы знаем, что она не могла этого сделать, — подытожил я.

В ожидании ответа я отхлебнул пива, которое он мне налил. Благочинный зевнул. Слеза — признак усталости — блеснула на внешнем уголке его глаза. Свет, пылавший в комнате, устремился к этой слезе, и она засверкала, будто драгоценный камешек.

— Я хотел бы сказать, сколь высоко я ценю ваше присутствие здесь, в Оукэме, — прервал я молчание. Благочинный повернул голову в мою сторону, и драгоценная слеза будто подмигнула мне. — Ценю вашу дружбу. Участие, что вы принимаете в нас, пораженных скорбью. Сара, к примеру, говорила, что вы были добры к ней. — Я вращал кружку в ладонях. — Иногда я чувствую себя одиноким здесь, и нет никого, с кем бы я мог поговорить. О путях Господних, я имею в виду. И о неурядицах. — Я улыбнулся. — Теперь же брат со мною рядом.

Он медленно кивнул. Потом опять кивнул, а потом замер в полной неподвижности, и слеза, вытекшая из его глаза, застыла жемчужиной на щеке. Наконец благочинный вздохнул и сказал:

— Да, священнику бывает одиноко. Нужно принимать столько решений — иногда очевидных, иногда нет, но деваться некуда. Решать всегда священнику.

Истинность его слов будто придавила меня, а сочувствие, таившееся в них, обдало теплом, и сгорбившийся в кресле, разморенный, я пробормотал:

— Да, так и есть, да.

— В бытность мою священником, — сказал благочинный, — в приходе моем случилась некая нелепица. Стена нашей церкви примыкала к стене жилого дома, собственно, стена была общей у церкви и домохозяйства. Полагаю, случай не уникальный…