Ветер и дождь - [205]

— Вот здесь вы и будете работать, — сказал господин Пайку. — Раньше мне помогали болгары, они хорошие огородники. Но потом мы повздорили. Я заплатил им все, что полагалось, мы расстались честь по чести…

— Здесь мы будем работать. А где же мы будем жить? Где будем ночевать?

— Пока не выпадет снег, вот в этом шалаше.

— А зимой где мы станем жить, господин Пайку?

— Есть у меня комната неподалеку отсюда. Вполне приличная комната.

— Мы поместимся в ней втроем?

— А как же? Прошлой зимой в ней жили четверо рабочих.

— А жалованье?

— Договоримся потом. Сначала я должен видеть работу. Я ведь еще не знаю, умеете ли вы выращивать овощи. Болгары — те умели. У них это передается из поколения в поколение.

Пахло полевыми травами. Этот запах нравился Сармизе, он напоминал ей о селе. Но поднявшийся ветер принес вонь отбросов. Стало трудно дышать… И все-таки они были довольны. Они нашли работу. Все как-нибудь устроится. Овощи росли на огороде. А поблизости была пекарня, где выпекали хороший темный хлеб, не слишком дорогой. Один раз в неделю они могли покупать даже мясо. А скоро у них появились и яйца — поблизости оказалось несколько приблудных кур.

В тот год осень началась рано, быстро пожелтели листья, сразу завяла трава, лишь отбросы на свалке не изменились. Отбросы не желтеют. Отбросы гниют. Гниют и распространяют зловоние. Одного только Лабуша это не беспокоило, он по целым дням рылся на свалке, откапывая старые кости. Лабуш научился избегать живодеров, а по ночам он сторожил огородный участок. Он делал это лучше, чем прыщавый юнец, который весь день таращил глаза на Сармизу и которого звали… Нет, она уже не помнит, как его звали.

Отец и мать работали не разгибая спины. Они выращивали капусту, синие баклажаны, зеленый перец. Когда господин Амброзие Пайку приезжал по утрам на огород, отец и мать помогали ему грузить на подводу спелые овощи, которые тот сразу же увозил на базар.

Так текла их городская жизнь. Бывало, что и в городе лил дождь, и он ничем не отличался от тех дождей, которые шли когда-то в их родной деревне. И облака ничем не отличались от облаков, которые плыли над деревней. Все чаще шли дожди, облака становились все темнее, все мрачнее.

— Приближается зима, господин Пайку. Прошлой ночью мы глаз не сомкнули, у нас зуб на зуб не попадает от холода. Что будем делать?

— Собирайте свое барахло. Поведу вас на квартиру, как обещал.

— Нам нечего собираться, господин Пайку. Мы и так готовы.

На этот раз отец уже не нес ее на руках: за лето она подросла. И Лабуш изменился, он отъелся, осмелел и даже стал лаять на прохожих, правда, издали. Живодеры часто пытались поймать его своими арканами, но ему всякий раз удавалось убежать. Собака словно чувствовала, что за ней охотятся, что ей ежеминутно грозит смерть: в глазах ее навсегда застыл страх.

— Дай мне руку, отец…

Пока они дошли до первой мощеной улицы, все трое успели покрыться грязью. День был ясный, солнечный, но уже холодный. Сармиза дрожала от холода, только рука, которую держал отец, согрелась, и от нее распространялось тепло по всему телу.

Солнце, стоявшее над головой, было то же, что светило над рекой Арджеш. И все же ей казалось, что городское солнце — совсем другое: печальное, мрачное. Может, этому солнцу не нравилось освещать столько мусора и отбросов, столько грязи, столько покосившихся домиков с худыми крышами.

— Вот ваша комната, — сказал господин Амброзие Пайку. — Получайте ключи. Но смотрите не разводите здесь грязь, а то хозяин рассердится.

— Спасибо за комнату, господин Пайку. Не извольте беспокоиться, моя жена — чистюля, и дочка тоже будет ей помогать.

У мира нет границ.

Границы есть у жизни.

У мира нет границ…

Стены крохотной комнатенки были покрыты плесенью. Вся мебель состояла из столика, двух стульев и кровати из досок. Была и железная печурка с конфоркой, на которой могли уместиться два горшка. Зеленая плесень на стенах напоминала траву. Но это была странная зелень, темная и гнилая, и от нее плохо пахло.

Двор был узкий и длинный. Сюда выходили двери всех комнат. Их было много, и все они вытянулись в один ряд под латаной и перелатаной крышей. Посреди двора возвышалась колонка водопровода. Немного поодаль стояла дощатая уборная, одна на весь дом.

К этому двору примыкали другие, с такими же бедными домами. В каждом из них жило несметное количество народа. Все жильцы их дома, как и жители соседних домов, были ненамного богаче крестьянской семьи с берегов Арджеша. Все, что Сармиза видела кругом, говорило о бедности, все словно было пропитано насквозь запахом бедности, даже воздух был какой-то удушливый.

В деревне бедность была все-таки слегка прикрашена зелеными лугами, травой, деревьями и цветами, В деревне бедность была веселой и болтливой, как вечно куда-то бегущие воды Арджеша. Но здесь, на окраине большого города, бедность была неприкрашенной и голой, она выпирала наружу, бросалась в глаза, одурманивала своими тяжелыми запахами. Дети, которых она видела в своем дворе и в соседних дворах, были худые, изможденные, с болячками на лицах. Они никогда не вытирали носов, да, вероятно, никогда и не мылись по-настоящему.