Ветер и дождь - [19]

Я поднимаюсь на крыльцо и вхожу в лавку вдовы господина Акопа. В лавку, над которой висит аляповатая вывеска с синими буквами: «Разные товары». Жаркий полдень. Город как будто вымер, на улицах ни души. И в лавке сидит только Орзу. Она сидит за прилавком и дожидается покупателей. Но покупатели не идут…

Орзу наполнила тарелку орехами и поставила ее на прилавок.

— Грецкие орехи первого сорта, — говорит она. — Я страсть как люблю грецкие огрехи — они не только сладкие, но и пахучие. Угощайся!

Я попробовал — они и в самом деле были вкусные.

— Моей матери тоже нравились грецкие орехи, — продолжает Орзу. — Акоп посмеивался: «Вы съедите весь мой товар. Оставьте немного и для покупателей». Он был добрым, мой Акоп. Мама его любила. Мне он тоже нравился…

— Отчего он умер? Ведь он не был таким уж старым, мог бы еще пожить, растить своих детей.

Орзу набивает рот орехами, долго жует их, потом отвечает:

— Умер он от сердца. У него сдало сердце. В то утро он встал, как обычно, и ушел в ванную побриться. У него была густая, щетинистая борода, и ему приходилось бриться каждый день. И вот он побрил правую щеку, а когда дело дошло до левой, бритва выпала у него из рук и он упал. Я услышала стук и побежала в ванную. Кое-как перенесла его в комнату и уложила в постель, расстегнула рубашку и даже брызнула на грудь холодной водой… Но было уже поздно… он умер…

Она снова набивает полный рот и начинает медленно жевать. Вдруг кто-то резко открыл дверь, и в лавку вбежал запыхавшийся мальчуган, белоголовый, с прыщавым лицом. Он был без шапки и босой.

— Тетя Орзу, меня мама послала сказать, чтобы вы дали нам в долг свечку и коробочку спичек, потому как мой братан Василе умирает, а мама сказала, что нельзя ему умереть без свечки в руках…

Орзу, видимо, знает мальчика. Она идет к полке, достает свечку и спички и передает их мальчику. Потом она дает ему горсть орехов, но мальчик их не берет.

— Что мне с ними делать, тетенька? Мой братан Василе умирает, а ежели он умирает, то ему уже не до орехов, а ежели он не может есть орехи, как же мне их есть?

Мальчик стремглав выбегает из лавки, оставляя дверь открытой. Мы видим, как он бежит по улице, поднимая пыль своими босыми ножками. Орзу смотрит ему вслед и слабо улыбается.

— Он боится, что его брат Василе умрет без свечки в руках. Таков здесь народ, все очень суеверны, никто не хочет умирать без причастия, без свечки… Когда кто-нибудь собирается умереть, родственники всегда являются ко мне и просят в долг свечи и спички. Я им не отказываю. Они не забывают своих долгов и, как только в доме появляются деньги, расплачиваются со мной. Еще не было случая, чтобы кто-нибудь забыл расплатиться.

Она продолжает жевать орехи и улыбаться.

— Когда умер Акоп?

— Месяцев шесть назад. Может, даже семь…

— Ты не носишь траура?

— Нет… Покупателям не нравится приходить в лавку, где помнят покойника. Покупатели любят, чтобы хозяйка весело улыбалась и шутила. Бедняга Акоп, он как будто предчувствовал свою кончину и поучал меня: «Если я умру раньше тебя, ты не должна носить траур больше двух-трех дней, иначе ты отвадишь покупателей». Я его не послушалась и носила траур целую неделю.

И она снова улыбается и снова погружает руку в тарелку с орехами.

— А ты почему не берешь?

— Не хочется.

— Ну так я сама их съем. Я не боюсь растолстеть. Мне это уже не страшно.

Она вдруг начинает смеяться. Ее улыбка меня почему-то раздражает, а смех ее мне безразличен.

— Если и растолстею, какое это имеет значение? Я все равно уже не выйду во второй раз замуж. Не выйду… не выйду…

— Почему? Ты же еще не стара. И, наверное, твой Акоп оставил тебе приличное состояние.

— Да, оставил. И от родителей кое-что осталось. Но кто захочет жениться на вдове, у которой шестеро детей? Если б и нашелся такой человек, я сама подумала бы, что он сумасшедший.

— А может, все-таки найдется?

Она снова набивает полный рот орехами. Жует медленно, старательно. Потом говорит:

— У меня шестеро детей. Если бы мой Акоп не умер, я, наверно, родила бы еще шестерых. Может, даже больше… Я тебе нравлюсь?

Вопрос застает меня врасплох. Этого я не ожидал и не могу скрыть смущения. Но надо отвечать, и я бормочу:

— Ничего… Ты выглядишь вполне прилично. Для вдовы с шестью отпрысками ты выглядишь даже очень прилично.

И мы оба смеемся. Орзу смеется даже больше меня. Мне тоже хотелось бы рассмеяться громко, непринужденно, но не удается.

Вдруг мы снова видим в дверях босоногого мальчугана, который приходил за свечкой. У него заплаканные глаза. Бедный малый.

— Мой братан Василе умер, — сообщает мальчик. — Мама не успела вложить ему в руки свечку, он уже умер. Он уже умер… И теперь мама прислала меня взять, тоже в долг, два кило пшеницы, четверть кило сахару и горсть конфет. Мама хочет сварить кутью для покойника. Оставлять моего брата Василе без кутьи никак нельзя, а для кутьи нужны и конфеты. Так что мама просит вас, тетенька…

— Ладно, ладно, — обрывает его Орзу. — Я все поняла, и перестань хныкать. Высморкай нос. Когда у меня умерли отец и мать, я столько не плакала.

Я спросил мальчика:

— Твой брат Василе был старше или моложе тебя?