Весной в последний раз споет жаворонок - [43]

— Спокойно, спокойно. Возьми себя в руки. Это необходимо. Ты слышал, что инфаркт миокарда «молодеет» с каждым годом? Я где-то читал об этом. Итак, смотри: Энгельбрехт получает свою жратву, приглашает Монхаупта. Тот, естественно, рад до безумия. А через пару минут оба мертвы.

— А почему Энгельбрехт был в камере один? — почти прошептал Ритт.

— Да потому что его увели за пару часов до того, как это все случилось. Его же должны сегодня освободить, ты что, забыл? Но в администрации необходимо уладить множество формальностей. Он до сих пор в тюрьме. Поел. Пустую баланду.

Ритт медленно произнес:

— Марвин жив только потому, что не ел вместе с Энгельбрехтом.

Дорнхельм остановился возле письменного стола и воскликнул:

— Наконец-то до тебя дошло!

От звука его голоса хрустальная ваза с красной розой упала. Вода полилась на ковер.

— Не ори! — сказал Ритт.

— Что?

— Не ори. Я этого не люблю.

— Только ты один, — Дорнхельм подошел к раковине, наполнил вазу водой. Осторожно поставил розу на место, произнеся при этом: «Моделон».

— Всегда только Моделон.

— Что?

— Сорт роз. Моделон. «Через день новая роза Моделон», — сказал мне директор. Ему нравятся все сорта красных роз. Но Моделон — самые любимые, — Дорнхельм ухмыльнулся. — Да, Монхаупт получил пищу, предназначенную для Марвина! Но того как раз увели из камеры. И караульные об этом не сообщили. Лара, Солярия, Баккара… исключительно сорта красных роз. Все красивы, но не так, как Моделон, говорит директор. Есть еще Даллас и Соня. Но они светло-розовые. Жизнь человека быстротечна, и смерть приходит так быстро, дружище. Прекрасная смерть. Знаешь, отчего умерли Энгельбрехт и Монхаупт? — Дорнхельм, улыбаясь, причмокнул. — Крабовый коктейль. Кордон блю. С диким рисом. На десерт — нежный шербет на выбор. Но до него они не дошли.

— До чего не дошли?

— До нежного шербета, — на губах Дорнхельма опять заиграла улыбка. — Яд был в диком рисе, сказал доктор Грюнберг, наш врач. Обнаружены шарики. Они сожрали почти весь дикий рис, прежде чем подействовал яд. Камера пропахла запахом горького миндаля. Почти как табачным дымом. Без сомнения, цианистый калий. Как сказал доктор Грюнберг, крохотные гранулы были подмешаны в дикий рис. Никто не мог распознать, ни один человек. Точный химический состав пока неизвестен, но доктор Грюнберг говорит, его можно определить за несколько минут. Стали бы Энгельбрехт и Монхаупт уплетать за обе щеки рис, если бы с самого начала что-то заметили? — Дорнхельм постепенно разрабатывал тему. — Когда цианистый калий высвобождается, он превращается в газ цианисто-водородной кислоты. Газ сразу же заблокировал железосодержащие ферменты. Он всегда так действует. Знаешь, что такое ферменты, дружище?

— Нет.

— Вырабатываемые живыми клетками вещества, которые катализируют биохимические реакции организма.

— Ага.

— Газ цианисто-водородной кислоты, естественно, блокирует и дыхательные пути, возникают проблемы с дыханием. И поступлением кислорода в мозг. Наш мозг очень чувствителен к недостатку кислорода, понимаешь, парень? Если цианистый калий находится в стеклянной капсуле, и ее надо раскусить, чтобы отравиться, то сожжешь пищевод. А Энгельбрехт и Монхаупт получили яд прямо в желудке, и это весьма гуманный способ умерщвления. Я тоже считаю Моделон самым красивым сортом роз.

— Еще рюмку коньяку, пожалуйста, — сказал доктор Маркус Марвин. — Я очень слаб.

Было начало седьмого вечера. В этот день, 19 августа, Марвин сидел в гостиной в номере Мириам Гольдштайн во «Франкфутер Хоф». При удачной попытке избить Гилмара Хансена досталось и самому доктору. Правая рука его была перевязана, левый глаз заплыл, висок был заклеен пластырем, а на лице красовались синие кровоподтеки.

Мужчина с черными, вечно взлохмаченными волосами был одет элегантнее, чем в свое время на Силте: голубой летний костюм, открытые туфли и даже галстук на шее. Но то, что он остался в живых только благодаря стечению обстоятельств, сильно расстроило нервы атлетически сложенному физику-атомщику.

Мириам Гольдштайн достала из бара очередную бутылочку «Реми Мартин». На улице стояла невыносимая жара, но в номере тихо шелестел кондиционер.

Прокурор Ритт позвонил Мириам и сообщил, что произошло в тюрьме предварительного заключения в Пройгнесхайме. Теперь ему придется разбираться с женой и адвокатами отравленного торговца оружием Хельберта Энгельбрехта, а также с родственниками Траугота Монхаупта, отравленного из-за гостеприимства Энгельбрехта, с администрацией тюрьмы и министерством юстиции. Он и его друг Дорнхельм из комиссии по расследованию убийств обязаны сделать все возможное, чтобы выяснить, кто, где и для чего отравил еду. И, наконец, прокурор потребовал точно выяснить, по какой причине избитый Хансен так неожиданно отозвал свои обвинения.

Много вопросов. Много работы.

Мириам вновь рассказывала собравшимся о том, что Герард Виртран звонил из Парижа, когда она думала, что Марвин мертв, и что Виртран уже летит во Франкфурт.

— Он приедет один? — спросил Марвин.

— Он сказал «мы». Я не знаю, кто с ним будет.

— Вероятно, супруга. Вот для них будет сюрприз, когда они меня увидят, — Марвин покачал головой. — Мне просто невероятно везет, — произнес он с детским удивлением. — Подумать только, если бы я поел с Энгельбрехтом…