Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [42]
Под парусами самобытности
Помимо народного зодчества, в документальном фильме «Земля карельская» на первый план выдвигался и еще один материальный пласт архаичной культуры, сохранившийся в лирическом пейзаже Карелии: деревянные лодки. В регионе, где насчитывается приблизительно 60 000 озер, включая два крупнейших в Европе (Ладожское и Онежское), а значительная часть территории тянется вдоль побережья Белого моря, вода всегда была в центре экономической жизни. До недавнего времени пойманная здесь рыба составляла основу рациона карелов и других жителей Русского Севера[255]. Поэтому лодки воспринимали как неотъемлемую часть северорусского исторического ландшафта. В «Земле карельской» лодка, плывущая по неизвестному озеру, – с безымянными пассажирами, постепенно стареющими по ходу фильма, – служит элементом, связывающим разные сцены из жизни республики. Но лодка здесь не просто повествовательный прием. В одном из самых длинных эпизодов в деталях показан процесс строительства лодки. Голос за кадром рассказывает:
«Пожалуй, нет в Карелии большого села или крохотной деревушки, что не стояли бы на берегу озера. И в каждой из них есть свой лодочный мастер со своим почерком и секретами ‹…› И каждый передает свое мастерство тем, кто приходит ему на смену. Не отсюда ли ведется искусство мастеровых людей, воплощенное в дошедших до нас памятниках деревянного зодчества разных столетий? Глядя на точеные луковки куполов деревянных церквушек, не перестаешь удивляться мастерству безвестных зодчих»[256].
Пока диктор читает текст, на экране крупным планом показывают процесс постройки лодки. Топор, пила и рубанок в кадре сменяются бревнами и досками, затем изящным силуэтом лодки и, наконец, куполами церкви Петра и Павла в селе Вирма на берегу Белого моря. Если следовать логике фильма, преемственность исторических традиций обрела специфическую материальную форму в работе с деревом. Дерево – средство, обеспечившее непрерывность традиций и физическую связь между истинным, подлинным прошлым народа и социалистическим настоящим. Поздний социализм увидел в лирическом пейзаже олицетворение истории, а в дереве – посредника между народом и его «подлинным» историческим прошлым.
Современные городские культуры часто обращаются к дереву как материалу, за счет текстуры и вызываемых ею тактильных ощущений способному воздействовать на эмоции. Например, в интерьерах современных домов нередко обыгрывают «ностальгическую» структуру дерева и связанные с ним ассоциации, которые должны помочь городским жителями преодолеть оторванность от природы. Кристина Фехервари, анализирующая политические коннотации различных строительных материалов в социалистической Венгрии, отмечает, что с 1970‐х годов многие венгерские семьи при отделке квартиры начали отдавать предпочтение дереву (черта, вдохновленная народной архитектурой), создавая в панельных домах «пространство гетеротопии», пробуждавшие чувство принадлежности к своему народу и близости к природе. «Дерево, – пишет Фехервари, – высоко ценили за способность придавать интерьеру квартир в панельных домах теплоту и человечность»[257]. В тот же период органическая архитектура с ее упором на использование дерева завоевала популярность и в Западной Европе, Северной Америке и Японии. Японский архитектор Тадао Андо, один из главных представителей этого направления, подчеркивал, что дерево связывает старое с новым и вместе с тем дает человеку ощущение подлинности своего «я»: «Сегодня, когда мы сознаем кризис нашей естественной среды и упадок духовной культуры, важно обратиться к поискам нового начала – переосмыслив окружающую нас обстановку и научившись ценить леса и культуру дерева»[258].
В своеобразных исторических условиях Русского Севера способность дерева благодаря тактильным качествам олицетворять историческую преемственность и подлинность укрепила видение истории, отождествлявшее архаичность с духом региона. Одним из проявлений такого видения стало движение за сохранение архитектурных памятников с идеологическом центром в музее «Кижи». Другим примером стремления людей в эпоху позднего социализма вписать себя в национальный исторический контекст как достойных преемников стало возрождение практик строительства деревянных лодок и кораблей. В Карелии оно было связано с клубом «Полярный Одиссей».
«Полярный Одиссей» был основан в Петрозаводске в 1978 году группой яхтсменов-любителей, изначально планировавших в складчину и совместными усилиями починить и заново отделать рыболовное судно заводского производства, чтобы плавать на нем ради собственного удовольствия[259]. В эпоху позднего социализма такая практика получила широкое распространение, и в первой главе я уже говорил, как издававшийся на государственные средства журнал о любительском кораблестроении «Катера и яхты» популяризировал образ советского человека, путешествующего на самодельном судне. Однако в случае «Полярного Одиссея» стремление к познанию и покорению пространства в роли путешественника приобрело исторический аспект, когда в 1982 году во время одного из плаваний по Белому и Баренцеву морям члены клуба наткнулись на останки старых поморских судов
