Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [24]

Шрифт
Интервал

, а Ричард Стайтс показал, как в годы Второй мировой войны эта тенденция многократно усилилась[137]. В этой главе я хочу дополнить дискуссию с другой точки зрения – проанализировать некоторые повседневные, материалистические механизмы, посредством которых национальное понимание советской истории вышло за рамки официального культурного производства, приобрело более широкую аудиторию и воплотилось в материальных предметах и их коллекциях.

Национальная историческая перспектива в кружках и центрах юных техников выглядела тем более убедительно, что ее преподносили как побочный продукт внешне чисто практических занятий, где дети учились изготавливать вещи своими руками и моделировать. Если мы заглянем в школьные и вузовские учебники и учебные планы – главное средство, при помощи которого советская власть стремилась насаждать среди населения господствующие модусы исторического знания, – то увидим, что на протяжении всей советской эпохи они придерживались марксистской трактовки истории как классовой борьбы и смены общественных формаций. В советских вузах историю преподавали в соответствии с теорией общественно-экономических формаций. Националистические интерпретации истории, получившие распространение при посредстве относительно маргинальных эпистемологических жанров и форм, таких как кружковая работа, – характерная примета позднесоветского общества. Здесь советские школьники учились собирать модели и параллельно усваивали исторические нарративы, в которых первостепенное значение придавалось не классам, а нациям, не массам, а великим людям.

Аффективность моделей и их коллекций – их способность демонстрировать промышленную и технологическую мощь СССР и выступать синекдохой исторического прогресса – играла важную роль в формировании и циркуляции национального исторического воображения в Советском Союзе на уровне повседневной культуры. Историческое знание, воспроизводимое таким образом в разных точках Советского Союза, вызывало тем большее доверие, что распространялось оно не централизованно: советские школьники черпали его из общения с моделистами-любителями, старшими товарищами и из технической литературы, равно как и производили его сами – буквально своими руками. Как я уже упоминал в первой главе, советская культура рассматривала машины и технику как символы исторического прогресса[138], собранные же школьниками масштабные модели – маленькие самолеты и корабли, помещавшиеся на книжной полке или письменном столе, – позволяли «одомашнить» эти символы, создав их миниатюрные версии. Процесс приобретал еще бóльшую многоплановость за счет историчности самих коллекций масштабных моделей, которые упорядочивали историю как зрелище, предназначенное для преимущественно мужского взгляда образованных советских энтузиастов моделирования.

Объекты моделирования под цензурой

Существует два основных способа изготовить масштабную модель: можно или собрать ее из специального готового набора деталей, или сделать из базовых материалов (ткань, дерево, картон и т. п.) с опорой на чертежи, исторические описания и фотографии[139]. Первый способ позволяет сэкономить усилия, но разнообразие моделей ограничено рыночным ассортиментом. Второй способ требует куда больше сил, времени и умения, поэтому, как правило, дети способны собрать такую модель только под руководством опытного специалиста. Однако в этом случае набор транспортных средств, которые можно взять за образец, практически неограничен. Поэтому основу советских домашних коллекций, собранных как школьниками, так и взрослыми, составляли пластиковые сборные модели, тогда как воссозданные по описаниям, чертежам и изображениям уникальные модели конструировались, а затем выставлялись в школьных кружках, клубах юных техников и дворцах пионеров.

«В историю входят не только люди, но и техника», – писал в 1969 году советский технический журнал «Моделист-конструктор» в одной из многочисленных статей, призывавших подростков попробовать себя в любительском моделировании[140]. В силу логики, рассматривавшей моделирование как часть исторического знания, ассортимент моделей для сборки в магазинах или чертежей на страницах журналов подвергался негласной цензуре. Наборы, разработанные для моделистов-любителей в СССР, включали в себя только сборные модели российской или советской техники, например броненосца «Потемкин», крейсера «Аврора», разных самолетов МиГ и Ту, а также советских танков. Доступны были сборные модели, произведенные в ГДР, Чехословакии и Польше, но и в их ассортименте преобладали советские машины, равно как и большинство чертежей, публикуемых в журнале «Моделист-конструктор», предназначались для сборки моделей российской и советской техники. Наконец, в клубах и кружках, где дети с нуля конструировали уникальные модели кораблей и самолетов, мастерили, опять же, почти исключительно советские машины[141].

Эта ситуация, при которой советским моделистам была практически недоступна несоветская техника, несколько изменилась в 1977 году, когда советские фабрики начали производить модели, разработанные в Англии. История импорта английского оборудования наглядно показывает значение, которое советские идеологи придавали масштабным моделям как объектам исторического знания. В середине 1970‐х годов в преддверии закрытия британской фирмы


Еще от автора Алексей Валерьевич Голубев
В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов

В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.


Рекомендуем почитать
Агрессия НАТО 1999 года против Югославии и процесс мирного урегулирования

Главной темой книги стала проблема Косова как повод для агрессии сил НАТО против Югославии в 1999 г. Автор показывает картину происходившего на Балканах в конце прошлого века комплексно, обращая внимание также на причины и последствия событий 1999 г. В монографии повествуется об истории возникновения «албанского вопроса» на Балканах, затем анализируется новый виток кризиса в Косове в 1997–1998 гг., ставший предвестником агрессии НАТО против Югославии. Событиям марта — июня 1999 г. посвящена отдельная глава.


Взгляд на просвещение в Китае. Часть I

«Кругъ просвещенія въ Китае ограниченъ тесными пределами. Онъ объемлетъ только четыре рода Ученыхъ Заведеній, более или менее сложные. Это суть: Училища – часть наиболее сложная, Институты Педагогическій и Астрономическій и Приказъ Ученыхъ, соответствующая Академіямъ Наукъ въ Европе…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


О подлинной истории крестовых походов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Записки артиллерии майора

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Неизвестная революция 1917-1921

Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась.


Книга  об  отце (Нансен и мир)

Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающе­гося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В  основу   книги   положены   богатейший   архивный   материал,   письма,  дневники Нансена.


Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.


Внутренняя колонизация. Имперский опыт России

Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.


Кривое горе (память о непогребенных)

Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.


Революция от первого лица. Дневники сталинской эпохи

Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.