Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [22]
Ил. 1.2. Петр Саруханов. Карикатура на современное состояние российской космической программы. 2013 год. Изображение предоставлено Петром Сарухановым.
Автор статьи открыто заявляет, что у России как страны есть будущее, только если она заново освоит навыки, которых требует работа с техникой. В этом утверждении звучит риторика производственного языка, но уже в его постсоветском варианте – на него наложили отпечаток чернобыльская катастрофа, распад СССР и роль второго плана, которую постсоветская Россия играет в картине мирового прогресса. Такая логика подразумевает, что возрождение нации возможно лишь при восстановлении развитой инфраструктуры и транспорта, гарантирующих России контроль над национальным пространством, а значит, и временем. Во многих критических замечаниях в адрес нынешнего российского правительства угадывается производственный язык. Юлия Латынина, резко критикующая политику Владимира Путина с либеральных позиций (если только речь не идет об отрицании климатических изменений и мерах, ограничивающих иммиграцию в Россию), в 2010 году, посетив НПО «Энергомаш», ведущее российское предприятие по производству ракетных двигателей, рассказывала, что увидела свидетельство невероятного технического прогресса, внезапно замершего в 1991 году. Вину за этот застой она возложила на российское правительство, заявив, что оно упустило возможности, открываемые такой прогрессивной техникой, не реализовало ее потенциал и лишило россиян будущего: «Я стояла и смотрела на эти совершенно фантастические двигатели. Я была во время теста двигателя. Я смотрела на инженеров, которые их тестируют, и я видела, что все эти инженеры старше 60 лет ‹…› И ты понимаешь, почему уезжают молодые. И ты понимаешь, что это, действительно, наш последний шанс [сохранить конкурентное преимущество]»[121].
Латынина и многие другие правые и левые критики российского правительства в своих утверждениях о том, что тело российской нации (к которому отсылает обязательное в таких случаях местоимение первого лица множественного числа «мы») вот-вот утратит или уже утратило живую связь с материальным миром технического прогресса, апеллирует к советским мечтам о научно-техническом прогрессе. Именно поэтому российская публичная сфера как на левом, так и на правом фланге столь остро реагирует на развитие частных космических предприятий (преимущественно американских), отодвинувших российскую космическую программу на второй план. Если гуманист Геллер обвинял советскую власть прежде всего в стремлении превратить людей в «винтики» советской государственной машины, современные критики российского правительства регулярно прибегают к производственной риторике, упрекая его в нежелании или неспособности адаптировать российское общество к задачам и потенциалу машин, унаследованных от Советского Союза.
Глава 2. Время в масштабе 1:72
Пластмассовая историчность советских моделей
Это грандиозная попытка преодолеть совершенно иррациональный характер простой подручности предмета путем его интеграции в новую, специально разработанную историческую систему – коллекцию.
Вальтер Беньямин. Пассажи[122]
Когда в 1935 году советское руководство распорядилось о сооружении в Москве государственного выставочного центра, он задумывался как витрина советского сельского хозяйства, поэтому и получил название Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Через двадцать лет, на заре космической эры, в эпоху продолжавшейся индустриализации и урбанизации советского общества, акцент на сельском хозяйстве утратил былую актуальность, и в 1959 году выставочный центр переименовали в Выставку достижений народного хозяйства. В рамках переосмысления функций всесоюзной выставки павильону «Торф» присвоили новое название – «Юные техники»; теперь в нем выставляли работы школьников, выполненные в кружках, на станциях и в клубах юных техников: самодельный транспорт и сельскохозяйственное оборудование, масштабные модели пароходов и самолетов, макеты реальных и будущих космических кораблей.
Специальный павильон, отведенный на всесоюзной выставке юным техникам, свидетельствовал о значении, которое советские чиновники в сфере образования придавали факультативным занятиям детей школьного возраста. В ноябре 1917 года внутри Народного комиссариата просвещения РСФСР был учрежден внешкольный отдел, а в 1952 году Совет министров СССР принял постановление о единых организационных и учебных стандартах для кружков и клубов. На протяжении последующих десятилетий по всему Советскому Союзу возникали дворцы и дома пионеров, центры юных техников, школьные кружки и другие средоточия внешкольной деятельности[123]. В 1988 году в Советском Союзе существовало 464 384 клуба и центра досуга – примерно в четыре раза больше, чем в 1950 году. Согласно официальной статистике, их посещало 7 500 000 школьников, причем особенной популярностью пользовались клубы и кружки технической направленности (2 132 659 детей)[124]. По данным переписи 1989 года, число школьников в возрасте от семи до семнадцати лет в СССР превышало 45 миллионов[125] – получается, что в произвольно выбранный отрезок времени приблизительно каждый шестой школьник посещал какие-либо кружки. Учитывая, как быстро менялся состав участников таких кружков, число советских школьников, за все время обучения успевших записаться в тот или иной кружок, скорее всего, было еще больше.
