Вещная жизнь. Материальность позднего социализма - [26]
Фетишизм детали
Если модели западной техники и транспорта усилиями советских чиновников изымались из исторического контекста, то историческое значение советских и российских моделей, наоборот, всячески превозносилось. Занимался ли человек стендовым моделизмом самостоятельно или в кружке, он неизменно получал рекомендации по сборке моделей российских или советских кораблей, самолетов или сухопутных машин; моделистов активно поощряли окунуться в историю прототипа модели, узнать о ней как можно больше и собрать модель в полном соответствии с оригинальной конструкцией и схемой раскраски. Тем самым фетишизация деталей становилась ключевой составляющей в деятельности юных моделистов. В классическом руководстве для кружков судомоделизма «Юный кораблестроитель» Сергей Лучининов утверждал, что занимающиеся в них дети должны научиться «изготовить в точном масштабе дельные вещи – кнехты, киповые планки, якори, шпили, иллюминаторы, штурвалы, отличительные огни, сшить паруса, если модель парусная»[148]. В кружках авиамоделистов нередко скрупулезно, в мельчайших деталях воспроизводили устройство кабины пилота, хотя в готовой модели она часто была скрыта от глаз. Окраска и декали также должны были отсылать не к какому-то абстрактному самолету, а к конкретному моменту в истории прототипа, в идеале с номером, принадлежавшим выдающемуся летчику, на борту, в цветах и маскировке его полка. Приверженцы любительского моделирования настаивали, что такие модели дают возможность прикоснуться к истории и сокращают расстояние между известными историческими личностями и школьниками. Видный моделист-любитель, в 1975 году выступавший с докладом на всероссийском конкурсе моделистов школьного возраста, отчетливо сформулировал суть этой логики: «Несколько слов о моделях-копиях. Большинство представленных на соревнованиях копировали советские самолеты. Это очень хорошо, что на соревнованиях авиамоделистов-школьников всячески поощряется стремление строить модели, похожие на настоящие самолеты. При постройке модели-копии школьник как бы соприкасается с ее творцами и летчиками, которые одерживали победы над врагом в воздухе»[149].
Именно детали превращали модели из технических объектов в исторические, одновременно вовлекая советских энтузиастов в национальный исторический дискурс. В конце концов, любая модель – прежде всего знак, где означаемым является ее прототип. Если рассуждать в категориях семиотики, то в классификации Чарльза Пирса модели относились бы к иконическим знакам, у которых связь между означающим и означаемым построена на визуальном подобии. У моделей, лишенных деталей, будь то миниатюрные плавающие или летающие машины, составлявшие основу моделирования с 1920‐х и до 1950‐х годов, или безымянные копии западных самолетов и кораблей, продаваемые в СССР после 1977 года, функцию означаемого выполняли абстрактные самолеты и корабли – продукты технического прогресса. Детали же, наоборот, помещали модель в определенный исторический контекст, наделяя ее конкретным историческим значением. В упомянутом руководстве Лучининова призыв воспроизводить мельчайшие детали, добиваясь идеального сходства модели с оригиналом, соседствует с напоминанием, что юным кораблестроителям, собирающим модели российских или советских судов, необходимо безупречное знание истории[150]. Все советские пособия и книги по судомоделизму открывались пространным экскурсом в историю российского и советского мореплавания[151]. Связь между деталью и историей характеризовала и другие виды любительского моделирования. В приведенных ниже рекомендациях из авторитетного руководства по авиамоделизму «Самолет на столе» 1989 года угадывается та же логика связи между знанием истории и фетишистским вниманием к деталям[152], активно поощряемым среди юных моделистов:
«Выбирая для работы модель самолета, желательно иметь о нем, кроме подробного чертежа, максимум информации: имя конструктора и название фирмы-изготовителя, летные данные, характерные отличия, время изготовления, характер возникавших при доводке и эксплуатации изменений и т. п. Наиболее полную информацию по этим вопросам дают специализированные журналы, например, отечественные „Моделист-конструктор“, „Крылья Родины“ ‹…› В этих изданиях нередко помещаются монографии, посвященные определенным типам машин, сопровождающиеся довольно подробными чертежами самолета в целом, его узлов и т. п., фотографиями, схемами раскраски, описанием его участия, например, в боевых действиях, если это – самолет военный; рассказывается, кто и насколько удачно на нем летал и каких добился успехов. Но, как правило, для более полной картины следует привлекать другие источники: журналы, фотографии из периодических изданий, книг, мемуаров и т. п. После того как объект для изготовления выбран, все материалы информационного характера необходимо собрать в одной папке»
В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.
Главной темой книги стала проблема Косова как повод для агрессии сил НАТО против Югославии в 1999 г. Автор показывает картину происходившего на Балканах в конце прошлого века комплексно, обращая внимание также на причины и последствия событий 1999 г. В монографии повествуется об истории возникновения «албанского вопроса» на Балканах, затем анализируется новый виток кризиса в Косове в 1997–1998 гг., ставший предвестником агрессии НАТО против Югославии. Событиям марта — июня 1999 г. посвящена отдельная глава.
«Кругъ просвещенія въ Китае ограниченъ тесными пределами. Онъ объемлетъ только четыре рода Ученыхъ Заведеній, более или менее сложные. Это суть: Училища – часть наиболее сложная, Институты Педагогическій и Астрономическій и Приказъ Ученыхъ, соответствующая Академіямъ Наукъ въ Европе…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась.
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена.
Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.