Весёлый камушек - [10]

— А вы были на юге? — спросила Ася.

— Нет, — сказал старик.

Ася наклонилась к коробке старика и выбрала золотисто-зелёное:

— Можно?

Не так давно она была в Москве, в Третьяковской галерее. Её удивили холодновато-зелёные картины Куинджи. «Где он видел такое освещение?» — думала она тогда. Сейчас всё было как на тех картинах.

— Красивые у вас стёкла, — сказала она, возвращая старику золотисто-зелёный осколок, — давно вы их собираете?

— Это новые…

Перебивая старика, Костик возмущённо взмахнул руками:

— Выбросили у него коллекцию. Дочка его. А знаешь какая коллекция была!

Старик согласно наклонил голову.

— Выбросили. Да вот, ребятки спасибо помогают. — Он обвёл глазами тесно сгрудившихся возле него ребят.

Ася посмотрела на сверкающие от солнца осколки, на валенки старика, на приоткрытые рты притихших ребят.

— Костик, — сказала она и встала, — пойдём, принесёшь своё малиновое. А мне пора — посуду надо мыть.

Ясные звёзды

— Кондра-ат!

В ответ только смешливо прожурчали листья в саду.

— Кондра-ат! — надрывался маленький Сёма. — Иди, тебя мамка бить будет!

— За что? — спросил Кондрат откуда-то сверху.

Сёма поднял голову и увидел брата на высокой развесистой груше.

— Стекло в чулане разбилось, — радостно захлёбываясь, сообщил он. — Мамка сказала — ты, больше некому.

— Не бил я стекло, — мрачно ответил Кондрат.

— Ага. А мамка сказала — ты.

Опять эта мачеха к нему придирается. В прошлый раз, когда он с повети спрыгнул, колено ободрал, она ему подзатыльник дала. Человек и так, можно сказать, покалеченный, а его ещё колотят. Была бы мать жива… Впрочем, от матери ему тоже доставалось. Но то ведь мать, а эта… Всего полгода, как пришла в их дом с маленьким Сёмкой. Сёмка, правда, хлопчик неплохой. Да что с него и требовать — пять лет. А Кондрату уже восемь стукнуло. И его ещё драть собираются!

Кондрат слез с груши. Отец, конечно, не дал бы его в обиду, но отец дома редко бывает: шуточное ли дело паровозы водить.

Сёмка нетерпеливо дёрнул его за рубашку.

— Иди скорей.

— Вот ещё. Иди, коли охота.

— А ты?

— А я… уйду я от вас совсем.

Глаза Сёмки стали совсем круглые.

— Куда уйдёшь?

— Куда-нибудь. В лес, в сторожку.

— И я, — сказал Сёмка.

— Только тебя мне не хватало.

— И я с тобой, — захныкал Сёмка. — Жалко, да?

— А чего тебе уходить: у тебя мать, отец скоро приедет. Плохо тебе? — В горле у Кондрата защекотало, он замолчал.

— Конечно, плохо, — заторопился Сёмка. — Ничего не дают, всё спать гонют. Ещё куры гуляют, а я спи. Уйду я тоже совсем в лес.

— Ещё чего, строго сказал Кондрат. — Не вздумай, заплутаешь.

— А я тогда с тобой пойду.

Кондрат посмотрел на черноглазого румяного крепыша. А вдвоём и правда лучше. Что делать одному в лесу?

— Реветь не будешь?

Сёма яростно затряс головой.

— Ну, тогда идём.

Мальчишки взялись за руки и пошли.

В мягкой дорожной пыли по щиколотку утопали босые ноги. Щедро грело солнце. Высоко над головой сновали белогрудые ласточки. «Хороший день завтра будет», — подумал Кондрат. Дорога шла через поле, по обе стороны частоколом стояли подсолнухи. Жёлтые тяжёлые головки склонились к земле.

— Сорвём подсолнушек, — попросил Сёма.

— Нельзя. Колхозные. На́, хочешь, грушу. — Кондрат достал из кармана крупную грушу — бе́ру.

Сёма вонзил в мякоть острые беличьи зубы, и по подбородку сразу растёкся янтарный душистый сок. Откуда-то с торопливым жужжанием прилетела пчела. Она долго и беспокойно кружилась над Сёмой, но не ужалила, а когда напуганный Сёма бросил грушу, и вовсе отстала.

Лес встретил их зелёной шумной свежестью. Жестяно шелестели дубы-великаны. Из густой травы выглядывали любопытные ромашки и скромные колокольчики, медово пах подмаренник.

— Грибы тут есть? — спросил Сёма.

— А как же! Лес и чтобы без грибов. Вот придём в сторожку, пойдём за грибами на ужин.

Узенькая тропинка, заросшая прохладным подорожником, привела их к сторожке. Неизвестно когда, кто и зачем построил её, но она была тут, и в ней можно было спрятаться тому, у кого не было дома.

Ходуном ходили щелистые половицы. Сумеречные углы затянула паутина. Немножко страшно. Кажется, что вот-вот, топая сапожищами, войдёт кто-то… К стене прибита лавка. А у мутного окошка вверху отбит кусочек стекла. Ну ничего, зато здесь Кондрата никто не будет бить.

— Пойдём отсюда, — почему-то шёпотом позвал Сёма.

— Куда пойдём? — нарочно громко ответил Кондрат. — Это вот наш дом, здесь жить будем. Печка есть, раздобудем спички — обед будем варить. Спать на лавке. — Он вытащил из кармана груши и положил их на шаткий стол. И сразу стало видно, что здесь живут.

— Только спать, чур, вместе, — уже весело сказал Сёма.

— Ну, а где же ещё. Тут на лавке и ляжем.

Они вышли из сторожки и пошли искать грибы. Грибов не нашли, зато попалась черёмуха с крупными, как вишни, ягодами. Ягод было уже немного, но сладкие, с терпким, вяжущим рот вкусом. Потом захотели пить и пошли к ручью.

Полощутся в ручье веточки молодых ракит, скользят пауки на длинных тонких ножках. Вода тёмная, коричневая, но если зачерпнуть ладонями, — совсем прозрачная.

— Давай всегда здесь жить, — предложил Сёма.

Кондрат засмеялся и принялся кувыркаться через голову. Сёма завизжал и полез на Кондрата. Тот опрокинул его и бочонком покатил по траве.