Веселые человечки: культурные герои советского детства - [152]
Поскольку о подтрунивании над переживаниями «шестидесятников» говорилось выше («бардовская» песня Матроскина), охарактеризуем вкратце отношение героев-утилитаристов к утопизму 1970-х с его идеализацией русской деревни, ностальгией по утраченной духовности, «деревенской прозой» Валентина Распутина; Василия Белова, экологическими фобиями и т. д.
С одной стороны, факт ухода главных героев мультфильма в деревню свидетельствует о том, что они деревню идеализируют. Кроме того, идиллическая природа деревенской жизни воплощается с помощью цветовой палитры мультфильма [593]. В сценах, где действие происходит в городской квартире дяди Федора, используется более темная палитра: бордовые стены, серо-черный плед на диване скучного зеленого цвета, неяркие тона натюрморта, единственная польза от которого закрывать дырку на стене, «давят», создают ощущение клаустрофобии, По сравнению с красками городской квартиры дом героев в деревне — это пространство уюта и счастья. Рисунок и композиция (самовар, показанный «крупным планом», пироги, которые печет Шарик, чуть ли не постоянно распахнутые окна с чудесными занавесочками в цветочек) создают ощущение открытости и гармонии.
Более того, если Москвы в городских сценах мультфильма практически нет (за исключением нескольких новостроек за окном на лестнице в начале первой серии, мы еще мельком видим перрон вокзала), то дом дяди Федора в Простоквашино окружают симпатичные сад, огород, соседские дома. Действие также развивается за пределами деревни — среди ярких полей, рек, лесов.
С другой стороны, идеализация деревни в мультфильмах о Простоквашино гораздо менее серьезна и патетична, чем отношение к деревенскому укладу в прозе «деревенщиков». Во всяком случае, персонажи мультфильма, воплощающие деревенскую жизнь, — почтальон Печкин и Шарик — изображаются явно «отсталыми» по сравнению с горожанами, которые бывают в Простоквашино наездами, и по сравнению с утилитаристом Матроскиным, который «прикипел» к хозяйству и в город не вернулся.
Вместо морального превосходства деревни (акцент на котором характерен для «деревенской прозы») в мультфильмах о Простоквашино показано добровольное — со стороны Печкина и Шарика — признание превосходства горожан. Когда Шарик знакомится с дядей Федором и Матроскиным, он сразу сообщает о том, что он из «простых собак, не из породистых». Иногда и Шарик, и Печкин неправильно произносят даже простые слова. Печкин (великолепно озвученный Б. Новиковым) отмечен колоритным деревенским выговором. Иногда ему приходится обращаться за объяснением значения некоторых слов к «светскому» Матроскину. Печкина нетрудно обмануть (эпизод с посылкой) и ввести в заблуждение (так, прошедший подготовку у Матроскина галчонок чуть не свел почтальона с ума своим «Кто там?»).
В свою очередь, простак Шарик почти всегда признает авторитет Матроскина, который решает, кто и что должен делать. Когда зимой вместо валенок Шарик купил кеды, потому что «они красивее», Матроскин сказал, что, по милости Шарика, они живут «как при царе Горохе». Пожалуй, точку зрения Шарика горожане принимают единственный раз, когда пес отказывается идти в лес за елкой, мотивируя свой отказ тем, что, если все начнут рубить елки, «в лесу одни пеньки останутся». Шарик, таким образом, изображен как последователь идеологии «деревенщиков», много ратовавших за сохранение природы. На его счастье, приехавшие из города дядя Федор с папой решают нарядить на Новый год елку перед домом. Однако в большинстве случаев Шарик прислушивается к авторитетному мнению утилитариста Матроскина. Он позволяет другим решать его судьбу впадая в пародийный пессимизм: «Делайте что хотите… Все равно мне жизнь не мила».
Тот факт, что дядя Федор и его родители все-таки приезжают в Простоквашино только погостить, напоминает популярную среди интеллигенции конца 1970-х и первой половины 1980-х практику покупать заброшенные дома в деревне, чтобы жить в них во время отпуска. Для одних такие дома заменили поездки на курорт, а для других временное погружение в деревенский быт заменило туристические походы и романтику Грушинских фестивалей. Такая практика, несмотря на определенную идеализацию деревни, все же вписывается в культуру позднесоветского утилитаризма и культа частной жизни. Примечательно, что Печкин и Шарик, для которых деревня — дом, в конце первой серии приглашают: «Приезжайте к нам в гости в Простоквашино», тем самым принимая как факт потребность горожан в ограниченном контакте с деревней, но не в утопическом «исходе» в деревенский быт.
Мама дяди Федора открыто декларирует эту потребность в конце второй серии: «Если бы у меня была вторая жизнь, я бы провела ее здесь, в Простоквашино!» При всей позитивной интонации, которая заключена в этой фразе, смысл ее сводится к тому, что «второй» жизни на самом деле у мамы нет и не будет, а значит, деревня для нее — это база отдыха, необходимая горожанам, уже не склонным к безоглядной идеализации чего бы то ни было, хотя бы для временного восстановления мира и согласия в кругу семьи и друзей.
ЭЛЕКТРОНИК
Илья Кукулин
Сергей Кузнецов — писатель, журналист, культуртрегер. Автор романов «Шкурка бабочки», «Хоровод воды», «Калейдоскоп. Расходные материалы», входивших в длинные и короткие списки всех самых престижных российских литературных премий и переведённых на многие иностранные языки.Роман будет опубликован издательством АСТ (Редакция Елены Шубиной).Благодарим Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency за содействие в приобретении прав.
Сергей Кузнецов – журналист, писатель, известный сетевой деятель. Автор романов «Шкурка бабочки», «Нет» (в соавторстве с Линор Горалик), трилогии «Девяностые: сказки».Герои нового романа «Хоровод воды» – современные жители мегаполиса, у них нет практически ничего общего – только ушедшие поколения предков: каждый из них – часть одной большой семьи. Только не все об этом знают…Время, как толща воды, разделяет людей из разных эпох. Среди них – русский дворянин, ставший чекистом, и продавец обувного магазина, женщина-снайпер и когда-то талантливый спившийся художник, бизнесмен-аквариумист и ученый-шестидесятник.
Настоящая книга является первой попыткой создания всеобъемлющей истории русской литературной критики и теории начиная с 1917 года вплоть до постсоветского периода. Ее авторы — коллектив ведущих отечественных и зарубежных историков русской литературы. В книге впервые рассматриваются все основные теории и направления в советской, эмигрантской и постсоветской критике в их взаимосвязях. Рассматривая динамику литературной критики и теории в трех основных сферах — политической, интеллектуальной и институциональной — авторы сосредоточивают внимание на развитии и структуре русской литературной критики, ее изменяющихся функциях и дискурсе.
«Когда-то я мечтал быть рок-звездой. Стоять на сцене, залитой кровью, как Игги Поп или Ник Рок-н-Ролл. Моя мечта сбылась. Я стал серийным убийцей».Интернет-газета рассказывает о преступлениях маньяка-убийцы. Амбициозная журналистка, склонная к мазохизму, ищет экстремального секса. Маньяк убивает снова и снова. Эти двое искали друг друга всю жизнь. Там, где они встретятся, останется лишь пустота и боль. А боль не знает лжи.«Я бы хотел написать книгу, где красота природы и красота смерти слились бы воедино. Эта книга была бы ложью – потому что, когда убиваешь, не думаешь о временах года.
В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом.
Знаменитый испанец Артуро Перес-Реверте благословил Сергея Кузнецова на писательские подвиги и не ошибся: романы Кузнецова — образец увлекательной интеллектуальной литературы, в которых комизм переплетается с трагизмом, а напряженная интрига и динамичный сюжет соседствуют с чистой лирикой. …Эти люди считали себя яппи. Они были уверены, что с ними ничего не может случиться. Они ужинали в лучших ресторанах и пили кофе в редких московских кофейнях. Москва, август 1998-го, экономический кризис. Таинственное убийство.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.