Вес в этом мире - [10]
я вдруг поняла, что плачу, потому что смотрю на море и ничего не вижу. А плакала я от счастья.
Эти стихи лживы, и тебе придется это признать. Правда, истина есть красота, а красота — истина… Да стоит тебе только оглянуться, посмотреть вокруг — не нужно далеко ходить за другими примерами, — и ты увидишь, что это неправда. Взгляни на это море: да, оно есть красота, но просто само по себе — к истине оно не имеет никакого отношения. Истина — понятие, изобретенное нами, людьми, создание нашей мысли. Идея, что истина есть красота, а красота — истина, принадлежит романтизму и давным-давно оставлена; она принадлежит определенной эпохе, определенному взгляду на жизнь, который, как мы знаем сегодня, не соответствует действительности.
И чувствам тоже?
Чувства — это эмоциональные потрясения, и мы должны не сублимировать их, а оставить в покое.
Мое тогдашнее чувство было чувством счастья. Взгляни на это море, которое разбивается у наших ног, обрызгивая нас мириадами капелек. Это есть то, что я воспринимаю, и это есть реальность; реальностью является и то, как я это ощущаю и чувствую. Чувства принадлежат реальности, профессор.
Чего ты хочешь? Обидеть меня? Я смотрю на море, туда, к горизонту, воспринимаю и ощущаю эти капли, которые суть его голос и, если ты мне позволишь немного безвкусицы, его уста. Я созерцаю его простор и ощущаю его влагу. Это называют широтой видения, однако я не делаю из одной-единственной части — распыленной на атомы воды, осыпающей мое лицо, — целого мира, это всего лишь одна часть, одна из форм выражения мира, именуемая морем; не следует упускать это из виду. Чувства — они как эти капельки, и они не скажут нам о размерах моря.
Не знаю, может, я немного сбилась. Я говорила тебе об ощущении полного счастья, в котором сливались природа и слово. Для меня это была красота, мощнейшая красота. И это было таким же настоящим, как моя жизнь. И вот что я тебе скажу: с тех пор, с того дня и с того ощущения, красота превратилась для меня в одну из причин, по которым стоит жить, я стала двигаться к ней и обнаружила, что истинные вещи прекрасны; я продолжаю двигаться в этом направлении и дошла до того, что как раз сейчас у меня в душе целое море сомнений, я пытаюсь понять, в чем красота моей жизни, чтобы она помогла мне принять решение.
Я не знаю, что такое истина, меня никто не знакомил с этой сеньорой. Что же до красоты… она не более чем канон. Каноны меняются. Романтический канон, повторяю, более не действует.
Правда и красота ощущаются. Я говорю тебе о правде не как о противоположности лжи, а как об истине красоты, о подлинности восприятия вещей, о которых все твое существо говорит, что это истинно и прекрасно.
То, что ты говоришь, весьма слабо — разве только ты возвращаешься к теме обостренности чувства, столь свойственной женской душе. Кроме того, ты путаешь истину и подлинность.
Ты стареешь, Фаусто, ты стареешь.
Фаусто? На самом деле, судя по той жизни, которую я прожил, моим родителям, наверное, следовало дать мне имя Инфаусто[8].
А вот ты злая — такими становятся все женщины, когда чувствуют, что их загнали в угол. Ты назвала меня стариком, и это правда, но ты думаешь, что голова у меня уже замкнулась на самой себе, — в этом пункте ты ошибаешься, она вполне открыта. Ты приехала сюда в поисках порядка, не так ли? Ты приехала, чтобы попросить мою старую голову помочь тебе навести порядок в твоем хаосе? Ты приехала просить об этом такую старую и закрытую для всего голову, как моя? Видишь? Ты сама противоречишь себе, подставляешь самой себе подножку. Потому ты и приехала ко мне — чтобы увидеть. Взгляни на море, до самой его глубины, до самой линии горизонта: ты видишь его? Или не видишь? Нет, ты не видишь его, потому что не умеешь смотреть, а смотреть ты не умеешь потому, что тебе не нужно знать, откуда берутся эти капельки воды, ты просто соглашаешься с тем, что они есть. День сегодня такой серый, что в нем все смешано и размыто, но вон же оно — море. Есть почти неразличимая линия, от которой начинается движение: оттуда приходит море, то самое, которое, уже вполне отчетливо видимое, бьется здесь, перед нами, об основание набережной, а потом возносится вверх, раздробленное на атомы, в виде вот этой водяной пыли, которая так нравится тебе. Посмотри на него, охвати взглядом на всем его протяжении, от горизонта до места, где мы стоим, потому что все это — море. Глаза подводят тебя, не давая видеть ясно? Сейчас — нет, потому что твой мозг открыт и позволил тебе прочертить линию горизонта. Ты видишь море, и ты видишь небо, теперь все доходит до тебя. Подними глаза, посмотри на небо, потом снова на море. Ты все еще сомневаешься? Нет. Теперь нет. Теперь ты уже знаешь. Ты увидела. Глаз без участия мозга мало чего стоит. Мозг же без участия глаза остается все таким же мощным — таким мощным, что не только следует за тобой в твоем интересе к познанию, не только подталкивает тебя, если ты позволила любопытству взволновать тебя, но и сохраняет все, что ты видела, как то, что ты увидела сейчас, и возвращает тебе это столько раз, сколько тебе нужно, и в таком виде, в каком попросишь. Вот истина, и прекрасно, что это истина: я предпочитаю выражать это так.
Основной вопрос классического детектива – «Кто убил?» – безнадежно устарел.Интересно другое – «За что убил?».Действительно – за что один немолодой респектабельный одинокий человек убил другого – столь же одинокого и респектабельного?!Местная судья Мариана, ведущая расследование, практически немедленно начинает подозревать, кто убил, – но снова и снова ломает голову, пытаясь отыскать мотив убийства…
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.