Верди - [71]

Как видим, здесь нет никаких многоточий и восклицательных знаков. И ни капли вежливости. Крестьянин, хозяин, Верди, человек, имеющий свое «добро», идет прямо к цели, точно знает, чего хочет, и распоряжается. Этот одинокий и мрачный нелюдим отказывается впускать на свою виллу незнакомых или малоуважаемых людей (а людей, которых он уважает, считанные единицы). Если кто-то из знакомых пишет ему, что хотел бы навестить его, Верди отвечает: в Сант-Агате нет совершенно ничего интересного: только четыре стены, крыша, самый обычный сад, деревья да яма, заполненная водой, которая называется озерком. И не стоит тратить время и силы на путешествие. Другому корреспонденту, попросившему Верди о встрече, чтобы побеседовать о музыке, он немедленно дает знать, что в его доме никогда не говорят о музыке, а фортепиано не только что расстроено, но потеряны от него даже некоторые важные детали.

Одним словом, человек трудный, сложный, полный противоречий, с перепадами настроения и обостренной восприимчивостью, готовый пойти на все, лишь бы тщательно скрыть от посторонних свою личную жизнь. И в то же время очень гордый, порою не способный судить трезво, долго хранящий обиду. Впрочем, Верди и не пытается скрывать свои недостатки. Он знает их и с годами даже бравирует ими. Он вот такой, и все. Он хозяин — и никаких гвоздей. Он так устроен — и ничего не поделаешь. Он не желает никого слушать. «Мне не нужны советы, — пишет он, — и сам я тоже не собираюсь давать их. У меня есть свое мнение, и я держу его при себе». Художник, сумевший выразить в музыке наивысшую скорбь, истинную любовь Виолетты Валери, способный так ослепительно красиво воспеть любовный восторг в «Бале-маскараде», подарить безутешное, мрачное, но человеческое отчаяние Макбету, сам он тверд и несгибаем в отношениях с людьми, с теми, кто живет рядом с ним, работает вместе с ним, любит его.

Верди — патриарх, что вполне естественно при его крестьянском происхождении. Но патриарх подавленный, печальный, дикий, временами невероятно суровый. Патриарх, исполненный пессимизма, мрачный, некое соединение Короля Лира и Филиппа II, Жермона и Симона. Он полон предчувствий и противоречий, он вобрал в себя черты характеров многих своих персонажей, столь разнообразных и контрастных по своим поступкам. Это патриарх, наконец, способный написать, к примеру, такое: «Рождается человек и чаще всего тратит жизнь напрасно, а затем… Аминь». Или же: «…думаю, что жизнь — самая глупая вещь на свете, и что хуже всего — бесполезная». Или: «…не могу объяснить ничего в этой жизни, мне кажется, бесполезно рассуждать о печали, страданиях и скуке». Конечно, далеко не оригинальную философию выражает Верди в этих фразах. Но она помогает понять сущность его характера.

Стреппони приходится настраивать свою любовь на любовь патриарха Сант-Агаты. И это, конечно, задача не из легких. «2 Janvier, — пишет она в своем личном дневнике, — journee sereine! Le diner a ete trouve bon. Je suis contente. Il est calme»[33]. На другой странице: «4 Janvier. Hélas! Les nuages ont reparu!»[34]. Снова Верди в мрачном настроении, опять появилось чудовище с колючими иглами. Этот 54-летний человек чувствует, что навсегда уходит какая-то часть жизни и он недоволен тем, что его ждет впереди. Он не умеет отступать и успокаиваться. Но он глубоко страдает от давно уже возникшего ощущения, что больше не влюблен в свою жену. Верди питает к ней привязанность, уважение, благодарность, восхищается ею, иногда даже позволяет руководить собой. Но истинной любви, любви всеохватывающей, того чувства, которое заполняет человека целиком, занимает все его мысли без остатка, словом, такой любви, какую он так поразительно воспел, уже нет, она ушла с годами. Возможно, виновата привычка, может быть, увядание красоты Стреппони. А может быть, Верди нужны новые стимулы, новые душевные волнения и сильные переживания, кто знает. Он не может жить прошедшей любовью. И это мучает его, лишает покоя. Джузеппина преждевременно постарела. Ее фигура потеряла былое изящество, стала грузной, а лицо покрылось мелкими морщинками, отекло, словно погасло. Смотря на жену, Верди испытывает добрые чувства, может быть, даже сострадание, но не страсть. Сознавать это для него, строгого (хотя и не до конца) моралиста, очень тяжело. Он чувствует вину перед ней, но реагирует резкими выходками.

В то время как Верди захвачен всеми этими душевными переживаниями, совершенно не думает о музыке, не поддерживает контактов со своим издателем и все чаще отводит душу в долгих прогулках по полям, положение в Италии нисколько не улучшается. До национального единства, подлинного, сотворенного народом, еще очень далеко. Пока же в стране неудержимо растет недовольство, нетерпимость к этому новому итальянскому государству, которое не принесло людям никакого конкретного блага, а только вынуждает жить хуже, чем прежде. Революционные движения, которые проходили в Палермо в 1866 году, объяснялись и этими обстоятельствами.

Промышленный пролетариат, рабочие, мелкие кустари больше не в силах мириться с таким положением дел.