Верди - [137]
Чтобы совсем прийти в себя после долгого периода бездействия и не слишком веселых размышлений («Что есть жизнь? Эх, трудишься, трудишься, а потом умираешь»), маэстро решил, что ему остается лишь одно — снова писать музыку. Он интересуется разными «Стабат матер», слушает их, вчитывается в текст. И пишет музыку на стихи, которые приписываются Якопоне Да Тоди[70]. Но он и слышать не хочет о его исполнении. Бойто, уговаривающему его дать согласие на публичный концерт, отвечает: «Зачем снова выслушивать суждения, пустую болтовню, критику, похвалы, порицания, принимать почести, в которые я не верю? Я сейчас совсем не могу сказать, что бы я хотел делать! Что бы ни задумал, все кажется никчемным! Сейчас у меня такая голова, что ничего не хочется! Если закончу инструментовку, напишу вам». В иные дни он сочиняет, в другие совершенно ничего не делает. Он должен также много времени уделять Дому покоя для музыкантов, который будет открыт после его смерти. Он так решил, потому что не хочет выслушивать слова благодарности, похвалы и присутствовать на церемониях. Он должен привести в порядок бумаги, денежные дела, выяснить в банках, сколько у него свободных денег, поговорить с издателем. Он не хочет, чтобы в таком важном деле, как это, что-либо зависело от случая. «Возможно, — говорит он, — это самое важное дело, какое я сделал до сих пор».
Уже стало очевидно, что Пеппина тяжело больна, ей очень плохо. С тех пор как несколько лет назад ей сделали операцию, она, можно сказать, так и не поправилась. Ох, он слишком хорошо знает ее и понимает, когда она притворяется, будто ничего не случилось, лишь бы не беспокоить его. Но теперь она, видимо, просто не в силах скрыть, как ей плохо. Она еле держится на ногах. Один журналист пишет, что она «ходит с трудом, опираясь на руку Верди, сгорбившись». Пеппина еще больше похудела — от нее почти ничего не осталось. Печальные глаза ввалились, щеки бледные, руки прозрачные, и спина с каждым днем горбится все больше. Она ничего не говорит о себе и своих страданиях, о приступах мучительной боли. Не хочет быть в тягость и держится так, как всегда с первых дней знакомства с Верди, — оставаясь в стороне. Теперь оба они совсем старые — ей 81 год, ему 83, научились молча понимать друг друга.
Иногда им достаточно лишь одного взгляда, чтобы все было ясно. У них много общих воспоминаний, они знают друг о друге буквально все. Пеппине достаточно посмотреть на брови мужа, чтобы догадаться, хорошо или плохо идут дела. Иногда Волшебник просит ее выйти с ним в сад, чтобы размять ноги, она, если, конечно, в силах, тотчас же соглашается. Он берет ее под руку, и они идут не спеша, оба в темных одеждах, оба седые, она слегка волочит ногу. Как выросли деревья, которые посадил Великий Старец, те, что носят названия его опер. Они стали взрослыми, высокими, с пышной кроном. Кто знает, сколько им еще суждено простоять? Новые деревья так пли иначе тут уже больше не появятся. Пеппина очень любит «Травиату», каждый раз, проходя мимо, обязательно коснется ее.
Когда Верди осознает, что Пеппины скоро не станет, он еще больше мрачнеет. Он совершенно не представляет, как помочь ей, отказывается верить, что жизнь ее в опасности, приходит в ужас, но сделать что-либо не в силах. Джулио Рикорди присылает ему из Милана перечень лекарств, которые могли бы помочь Пеппине, и называет лучших врачей, готовых сделать все, что можно. Маэстро отвечает: «Все это хорошо, мой дорогой Джулио, но уговорить Пеппину, которая не верит ни в медицину, ни в медиков, очень трудно. Разве что поможет какой-нибудь обман или чудо… Последние два дня, однако, ей лучше, и если она может съесть что-нибудь без приступа тошноты, уже хорошо… Сейчас она собирает вещи, чтобы ехать в Сант-Агату, и устает, потому что торопится. Только напрасно устает, по тут уж ничего не поделаешь». Едва он замечает, что ей становится хоть немного лучше, снова преисполняется надеждами, оживляется, порывается заняться делом, снова берется за «Стабат матер» — осталось уже немного. Ему опять хочется путешествовать, и он едет в Милан, чтобы посмотреть, как идет строительство Дома покоя, поторопить, подхлестнуть. На вокзале в ломбардской столице он встречает Марию Вальдман, которая стала герцогиней Массари. Это по-прежнему красивая, полная обаяния женщина. Он счастлив, что встретил ее, ему кажется, будто он помолодел на двадцать лет. На премьере «Аиды» Вальдман была несравненной Амнерис. Опа пела и Реквием. И принцессу Эболи в «Доне Карлосе». Сколько было великолепных спектаклей, аплодисментов, успеха! Куда все это исчезло? Что осталось от былых триумфов? Лузине не думать об этом. Верди усердно трудится, завершая «Стабат матер». Осталось совсем немного. Долгие часы проводит в своем кабинете-спальне, время от времени открывая рояль, чтобы взять какой-нибудь аккорд, проиграть пассаж или тему. Туше теперь не такое, как прежде, звук получается дрожащий, робкий, неуверенный. Чувствуется старость. Верди качает головой, он никак не может примириться с этим, он хотел бы восстать против старости, быть прежним — сильным, как дьявол, способным работать много часов подряд. Но старость есть старость, теперь он быстро устает, несправедливо это. И конечно, мало приятно. Чтобы утешиться, он вспоминает великих долгожителей прошлого — Тициана, который умер от холеры в глубокой старости, и Микеланджело. Они работали до последнего дыхания. Он тоже хочет работать, пока жив. Пеппина сидит в кресле и, слушая его игру, улыбается. Она довольна — раз Верди играет, значит, все в порядке. И вот они опять вместе, оба совсем старые, дряхлые, проводят все лето в Сант-Агате.
