Верди - [135]

На сочинение «Фальстафа» Верди потратил гораздо меньше времени, чем на «Отелло», — менее четырех лет. В результате получилась опера, которая с точки зрения техники безупречна. Все продумано, все мудро, все написано прекрасно, превосходно. Великий Старец пожелал сделать свой стиль и язык легкими, прозрачными, проникновенными, светлыми. И ему удалось это — в опере есть такие тембровые сочетания, такие гармонические решения, которые удивляют своей красотой и необычностью. Верди захотел продемонстрировать, что и он, когда берется за дело, умеет быть образованным, эрудированным, даже изысканным. Вот как надо преодолевать с поразительной легкостью самые большие трудности и с непринужденностью танцевального на совершать на нотном стане сальто-мортале. Исключительно велико его мастерство — как часто развитие музыкальной фразы идет от одного голоса к другому или даже от оркестра к голосу. В элегантной, непринужденной манере маэстро словно шутя изобретает нескончаемую череду веселых, ироничных, сатирических мелодий, отличающихся поистине поразительным богатством музыкальных красок. В опере есть великолепные эпизоды, например, когда Форд замечает Фальстафу: «Вы военный человек!», или же в маленьком мадригале того же Форда «L’amor che non ci da mai tregua» («Любовь, не дающая нам покоя»). В других местах Верди явно подшучивает над своими юношескими операми, пародируя оперные приемы прошлых лет, которые он и сам нередко употреблял, или же подражает звучанию старинных инструментов XVII и XVIII веков, предназначенных для исполнения салонных арий и менуэтов. И в финальной фуге ощущается даже стиль Баха. Верди словно старается доказать всем, кто постоянно обвинял его в грубости и необразованности, что умеет владеть нотами, как хочет. И дуэт Квикли и Фальстафа в первой половине второго акта необычайно забавен своим тонким остроумием и оркестровыми акцентами точно выверенных и чрезвычайно естественно завершенных пассажей.

Почти все критики единодушно признают «Фальстафа» одним из самых великих вердиевских шедевров, если даже не самым великим его сочинением. Известно, что абсолютное предпочтение отдавал этой опере Артуро Тосканини. А маэстро Клаудио Аббадо утверждает, что «Фальстаф», безусловно, опера исключительно трудная для исполнения, отличается неповторимой правдивостью и техническим совершенством… Это плод творчества человека, умудренного жизнью, но сохранившего дух молодости, полного энтузиазма и ставшего мудрецом».

Наверное, на это можно было бы возразить словами Хемингуэя: «Мудрость стариков — это великий обман. Они становятся не мудрее, а внимательнее». И в этой опере Верди исключительно внимателен, он следит за каждой самой мелкой деталью, заботится о любом эффекте, использует самую изощренную технику, чтобы придать своему «Фальстафу», которому суждено стать его последним произведением, значимость и весомость. Вот почему в опере есть места поразительной чистоты и прозрачности, ситуации, разрешенные иронично и остроумно. И, кроме всего, Верди развлекается щегольским цитированием. Фраза Пистоля во второй половине первого акта «State all’erta, all’erta!» («Стоять смирно, смирно!») — это не что иное, как дань почтения «Севильскому цирюльнику» Россини и восклицание Дона Базилио «Come un colpo di саnnonе!» («И как бомба разрывает!»). Стоит еще обратить внимание на музыкальный рисунок, которым открывается вторая сцена второго акта, — это четкая, отнюдь не случайная перекличка с Аллегро из Концерта до мажор для фортепиано с оркестром Моцарта. Но и это еще не все — в нерпой части третьего акта возникает тема, звучащая прямо-таки эхом из Вагнера. Так что в этой последней опере Верди есть и розыгрыш, и алхимия, и ученость, и бравада. И в ней есть также идиллические сцены и лирико-иронические. Но в ней нет, во всяком случае на мой взгляд, широкого дыхания, полета фантазии, нет страсти. Конечно, это шедевр, слов нет, но он похож на дагерротип.

Факт тот, что «Фальстаф» при всех своих стилистических достижениях и техническом новаторстве — это произведение художника-старика, а не старого художника, как это было в «Отелло». В самом деле, уж слишком стар здесь Верди. Его карьера охватывает почти три четверти столетия. И «Фальстаф» — это опера, в которой нет мощи, нет загадки, нет страдания. Это произведение уже уставшего гения, гения, уже придавленного старостью, но желающего показать еще раз, в последний раз, себе и всему миру, что ом способен петь и заставлять работать свою фантазию. И он, несомненно, заставляет ее работать. Но и она устала, утратила порывистость, способность преображаться, силу. Одним словом, в этой опере Верди уже не пытается больше раскрыть тайну мира, жизни и человека. Он считает, что уже понял ее. Размышляет. Шутит, горько улыбается. Сколько во всем этом тоски, сколько горечи и сожаления об уже далекой молодости, такой далекой, что она кажется мифической, сколько улыбающейся грусти! Это и есть главное, лучшее достоинство оперы, подлинные моменты истины, когда Верди смотрит на самого себя и понимает, что больше не может петь, что сила, дар, которые были у него, исчезли. Жизнь уходит, остается только ждать конца, и все. Я считаю, что «Фальстафом» Верди, можно сказать, напоминает себе, что был гением. А теперь уже нет.