Венок Петрии - [43]

«Нет, — говорю. — Я хотела сперва все посадить, а опосля поливать».

«Знаешь, — учит она меня, — ты ее не поливай. Что не посадила, брось свиньям, а эту оставь неполитой. Может, тогда святой Врач и простит тебя».

Придумала, слава тебе господи!

«Ну, — говорю, — умная ты баба! Спасибо тебе большое, что научила, как мне от греха избавиться».

Я тут же схватила рассаду, что не успела посадить, и кинула поросенку. А ту, что посадила, так и бросила. Не стала поливать. Дни стояли жаркие, без воды капусте ни за что не приняться.

В ту ночь я глаз не сомкнула, охо-хо-хо! Коли святой Врач токо бы этим надумал наказать, с меня и того было бы довольно.

Поглядела я утром на свою капусту, а она вся как есть полегла, будто градом ее прибило. В полдень она уж увяла.

Все. Погибла моя капуста.

Пропади она пропадом! Хочь на ей бы все и кончилось.

Пошла я под вечер опять к Срее.

Вижу, во дворе жена его.

«Где твой Срея, Ела?»

«Вон он, — говорит, — в огороде копается».

Я прямиком туда.

Вижу, торчит его зад из зеленых грядок.

«Ты что ж это, Сретен, — с расстройства да в спехе и не придумала, что сказать, — мать твою мужицкую так, обманул меня? Вчера Святой Врач был, а ты мне рассаду продал?»

Он поднял голову от грядки. И давай смеяться.

«Что это, госпожа хорошая, с тобой? — говорит. — Ладно мать мою поминаешь, так ишо и мужицкую. Иль мужики не люди?»

А мы-то ишо смолоду знались. Он из Ясенова, я из Вишневицы, села-то рядом. Знали друг друга — нельзя лучше, кто мы да что и откуда. Какая я госпожа? Ну что делать, раз ничё умнее не придумала.

«Ты шуточки брось, — говорю ему. — Вчера Святой Врач был, ты знал про то, а мне не сказал. Работать-то нельзя было. Вся рассада и пропала».

«С чего бы ей пропасть? Ты ее вчера в воду поставила?»

«Да нет, — говорю. — Я сразу посадила. А как мне Радунка Перина сказала, какой день, я и побоялась ее поливать. Вот она вся и повяла».

«Слушай, Петрия, — говорит он, — и ты в это веришь? Как же я кажный день работаю и ничё у меня не погибает? Дам я тебе другую рассаду, будь она неладна».

«А как же? Конешно, дашь! Из-за тебя ведь моя рассада пропала».

«Слушай, — говорит, — не будем ругаться, — будто я пришла с им ругаться. Нет, погоди, рази это дело, чтоб свой брат крестьянин тебя обманывал? Оставь, брат. — Ужо, — говорит, — принесу тебе новую. У меня ее дополна, все равно девать некуда».

Зазвал меня в дом выпить по рюмочке с им и его женой Еленой. А вечером и всамделе принес рассаду.

Я старую вырвала и поросенку кинула, а новую посадила.

3

Но все одно не идет у меня из головы святой Врач.

Посадила рассаду в другой раз, она уж принялась, а я все о святом думаю. Что, как он на этом не остановится?

Мне бы с кем-нибудь посоветоваться. Чтоб кто умный мне сказал, что теперича святой Врач обо мне думает?

Правду тебе скажу, я бы к попу пошла. Он бы мне все до тонкости растолковал.

Но что поделаешь, когда нет у нас попа. Окненская голытьба никак не могла уговориться — ее токо палкой можно уговорить, по-другому никак — собрать деньги на постройку церквы, так что у нас своей церквы нету. Ежели причаститься хочешь иль свечу во здравие поставить, шагай в монастырь. А словенцы, швабы и хорваты лет за шесть до войны сговорились, и, пожалуйста, католическая церква, да каменная, и по сей день стоит.

И вот народу сербской веры здесь много, а церквы нет. А католиков всего-то и осталось человек десять, две или три словенских семьи, а церква своя у их есть.

Но попа-то и у их нету. Ни одного попа в поселке нету.

Первым попом в ихней церкве был отец Франя. Хороший, говорят, человек был, моя бывшая соседка Косана у его в доме работала, так она рассказывала, что собственными своими глазами видала, как он в нужник бросил охапку каких-то бумаг. Она спросила, чего это он бросает, а он говорит — в этих бумагах написано супротив шахтеров и шахтерского профсоюза, прислали ему их, а он не хочет нашим людям вредить.

Не знаю, правда это иль нет, за что купила, за то и продаю.

Но главное, перед самой войной отца Франю сместили, и он уехал. Опосля войны говорили, что, как немцы пришли, он подался к партизанам и тепереча будто в Загребе министром стал.

На место отца Франи поставили другого попа.

Его я тоже не видала, тогда я здесь не жила. Но он, люди сказывали, связался с этим проклятым шпиёном и гестаповцем Карлой Верлогером из Ш. и со швабами, что на шахте работали, предателями, и, когда в сорок первом этот Карла пошел насильничать, как разбойник на большой дороге, убивать людей, ни сном, ни духом не виноватых, а швабы-чернорубашечники с пауком этим на рукавах начали на шахтах запугивать наших людей, затаскивать их в подвалы и бить их там до полусмерти, однажды ночью из лесу потихоньку спустились партизаны и прикончили этого попа.

Тут же прикатил в Окно Карла с отступниками своими и карательным отрядом. Они тогда сожгли много домов и тринадцать человек убили. Говорили, что приказ был убить десятерых, за ихнего попа, значит, десять наших, но в спешке они на троих обсчитались.

С тех пор нового священника и не присылали. Нынче тут ни одного шваба не сыщешь и католического попа тоже нету.